Решили – сделали, но уже через пару часов Лена почувствовала себя совсем неважно, и они с мужем уехали, пообещав позвонить вечерком.

Отсидев положенное время, я отправилась в гостиницу. Натусика не оказалось в номере, и я все сильнее нервничала. Уехать без него не могла, потому что мы вместе приехали на моей машине, осталось только заночевать в Гавре.

К ночи я не выдержала и позвонила Лене; трубку неожиданно взяла ее старшая сестра Зоя:

– Я слушаю!

– Э-э-э, Зоя… а можно Лену…

– Все кончено, Кир, все кончено… Мамы с папой уже нет, а Лена… Она в больнице умирает. Леонид тоже с ней и тоже заражен, они там вместе, как и всегда. Я тоже туда иду, Кир. Это снова началось… – я слышала, как Зоя рыдает, – мы все умрем, и уже ничего хорошего не будет…

Я похолодела, услышав новости, но, когда в трубке послышались лишь короткие гудки, мне стало страшно и больно. Остервенело набирала номер, но Зоя больше не брала трубку. Несколько раз попыталась связаться с Натусиком, но и он молчал. Сходила к администратору и попросила вскрыть его номер, чтобы удостовериться, что с ним не приключилось ничего страшного. В номере Натусика не было, но, скорее всего, он спешно покинул его, забыв некоторые мелочи. Меня отправил на конференцию, а сам сбежал домой, испугался.

Несмотря на его поведение, я успокоилась, убедившись, что он хотя бы жив и не валяется здесь мертвым.

Тем временем я и сама ощутила ухудшение состояния. И когда поняла, что у меня жар, и увидела знакомые красные пятна на лице, предвещающие скорое отслоение кожи, уже не сомневаясь и не тратя времени на сборы, отбыла в Тюбрин. И я знала: еду туда умирать. Мне лишь хотелось, чтобы это произошло в доме моих родителей, может, хоть таким образом я буду ближе к ним.

Последний час прошел на грани бреда. Температура поднялась до такого уровня, что в глазах стоял белесый туман, мешающий видеть. Слабость разливалась по телу, превращая мышцы в желе. Вела машину уже на автопилоте и все чаще замечала автомобили в кюветах или на дорогах, с раскрытыми дверями, а возле них лежали и сидели умирающие. Некоторые еще были живые, но уже не в состоянии вести машину, кто-то держал на руках близких, которым уже ничем не помочь. Кошмар царил вокруг, а смерть снова собирала свой урожай, и, судя по всему, он будет гораздо обильнее предыдущего.

Как я доехала – толком не помню. До кровати добиралась, судорожно срывая с себя платье, так жарко было. Кожа болела неимоверно, зверски ломило все тело. Издавая стоны от жара и боли, я чувствовала каждую косточку, каждый сустав и, кажется, даже слышала, как они хрустят. Кожа зудела и, уже впадая в беспамятство, я заметила ее белесые ошметки на пальцах. Ну что ж, мое время подошло к концу.

Я не думала, погрузившись в состояние на грани реальности, лишь чувствовала всем телом, как плавлюсь в огне лихорадки. Меня мучили жуткие видения: Сава приходил и звал с собой, потом ругался, обвинял в чем-то, мама с папой, наоборот, говорили, что мне здесь не место; и я должна вернуться; Лена весело смеялась, прижимаясь к Леониду; Натан просил прощения за побег и горько плакал о своей погибели. Странные сны-видения не проходили, и в них все чаще приходили, сменяясь чередой, разные малознакомые люди. Я привыкла к ним и в краткие моменты просветления сознания, когда меня хватало только на то, чтобы хлебнуть воды из бутылки, странным образом оказавшейся рядом на кровати, даже скучала без их компании.

Мне кажется, я с ними даже беседы или споры вела. Вот только о чем? А может, о самом главном? Просто я ничего не помню, а с каждым мгновением, украденным у смерти, помнила все меньше. И от этого становилось еще страшнее. Не хочу жить, как те несчастные, которые победили вирус, но утратили в этой борьбе самое главное – свою личность.