Миротворца Холдена, ни разу не восстановившего мира. Поборника справедливости Холдена, никогда ничем не пожертвовавшего справедливости. Джеймса Холдена, смешавшего в одну команду марсиан с астерами – с одним астером – и разгуливающего по системе с таким видом, будто он от этого стал лучше других. Нейтрала, стоявшего над схваткой, пока ресурсы внутренних планет выбрасывались на новые тринадцать сотен миров, оставляя астеров на смерть. И, вопреки всем расчетам, не погибшего с «Четземокой».

От Холдена ненамного отставал Фред Джонсон – прижившийся в Поясе землянин, вздумавший говорить от имени астеров. Палач станции Андерсон, сделавший карьеру на убийстве невинных астеров и продолжавший ее, выводя людей на смертельную для них и их культуры орбиту. Этим Джонсон заслужил ненависть и презрение. Но мать Филипа привел к гибели не сам Джонсон, поэтому Холден – Джеймс пинче Холден – заслужил первый приз.

Не один месяц прошел с тех пор, как Филип разбил кулаки о внутренний люк шлюза, за которым его свихнувшаяся на культе Джонсона мать готовилась выбросить в вакуум себя и Сина. Глупые потери. Ненужные. Он уверял себя, что потому они и причиняют такую боль. Потому что ей незачем было умирать, а она все же выбрала смерть. Он разбил кулаки, пытаясь ее остановить, но ничего не добился. Наоми Нагата предпочла злую смерть в пустоте жизни со своим настоящим народом. Что и доказывало, какую власть забрал над ней Холден. Как глубоко он промыл ей мозги, и как слаба духом была она с самого начала.

Он никому на «Пелле» не признавался, что каждую ночь видит это во сне: запертый люк, уверенность, что за ним скрыто что-то бесценное, – что-то важное, – и жестокое чувство потери от того, что открыть люк невозможно. Знай они, как его это преследует, сочли бы слабаком, а отец не нуждался в людях, не способных делать свое дело. Даже если это его сын. Либо Филип – настоящий астер в Свободном флоте, либо найди себе место па станции и сиди там, как мальчишка. Ему скоро исполнится семнадцать: он уже участвовал в уничтожении землян-угнетателей. Детство осталось в прошлом.

* * *

Станция «Паллада» была из старейших в Поясе. Здесь открывали первые рудники и первые плавильные фабрики. За ними подтянулась и другая промышленность, сложилась индустриальная база. Тем более что использовать устаревшие, не сданные в переплавку дробилки и центрифуги было проще. Привычнее. Палладу так и не раскрутили. Силу тяжести на ней обеспечивала только природная микрогравитация ее массы – два процента земной, полной g. Чуть больше постоянной направляющей дрейфа. Станция раскачивалась вверх-вниз от плоскости эклиптики, словно норовила вытолкнуться из Солнечной системы. Церера и Веста были и больше, и многолюдней, но металл для корабельной обшивки и реакторов, для станций и грузовых контейнеров, для орудий, которыми ощетинились корабли Свободного флота, и для снарядов шел отсюда. Если Ганимед был хлебной житницей Пояса, то Паллада – его кузницей.

Понятно, что Свободный флот в своих странствиях по освобожденной системе не мог миновать станцию с такими ресурсами.

– С’йахаминда, кве? – окликнул капитан порта, выплывая с широкой стороны зала собраний. Зал был астерский: ни столов, ни стульев. Его архитектура почти не делала различий между верхом и низом. Филипу, который долго прожил на кораблях, под гравитацией ускорения, здесь было удобно, как дома. Марсианские проектировщики никогда не добьются такого аутентичного эффекта.

То же относилось и к капитану порта. Долговязый – таких длинных костей не найдешь даже у тех, кто провел детство при низкой и непостоянной силе тяжести. И голова относительно тела больше, чем у Филипа, Марко и Карала. На глазу слепое бельмо: даже фармацевтический коктейль, дающий человеку возможность существовать в невесомости, не спас глазных капилляров.