Аркадий Гайдар. Перебежчики
Я только что сел за поданный доброй хозяйкой ломоть горячего хлеба с молоком, как в дверь с шумом ворвался подчасок и крикнул: - Товарищ командир! Подбираются белые, прямо так по дороге и прут человек двадцать. Я выскочил. Пост был шагах в сорока, у стены кладбища. Первый взвод уже рассыпался вдоль каменной ограды, и пулеметчик, вдернув ленту, сказал: - Эк прут! От луны светло, всех дураков тремя очередями снять можно. Разреши, товарищ командир, пропустить пол-ленты... - Погоди, - ответил я, - тут что-то дело не то. Уж не перебежчики ли это? Смотри, вон все остановились, а двое вперед вышли. Два человека, отделившись, шли прямо на нас; на полпути они поснимали шапки и подняли их на штыки винтовок. "Парламентеры от перебежчиков", - решил я окончательно и крикнул: - Ребята, осторожней с винтовками, не то отпугнете выстрелом! Парламентеры были рядом, их окликнули. - Товарищи, - раздался в ответ крик, - товарищи, не стреляйте! Мы свои, мы перебежчики, мы к вам. Их окружили, расспрашивали быстро, коротко. - Сколько? - Восемнадцать! Один раненый. - Откуда? - Из четырнадцатого крестьянского. - Пускай остальные подходят. Винтовки возле той березы побросайте живо... Оба во весь дух понеслись обратно. Красноармейцы, столпившись кучею, топтались по снегу и с любопытством смотрели, что будет дальше. - Смотри-ка, тащат что-то! - Говорили, что раненый. - Как бы не "максимку", а то как полыснут, вот тебе и будет раненый. - Не полыснут. Видите, винтовки бросать начинают. Теперь видно было, как перебежчики, поравнявшись с березой, остановились, разом - подчеркнуто, четко - подняли винтовки и пошвыряли далеко в стороны. - Эх, вот дурачье-то! Сложили бы на дороге, а то кто за ними подбирать будет? Подошли. Началась суета. - Где раненый? - Давай сюда... - Стой, занеси в избу, да осторожней, не бревно, чай. - Давай под голову шинель... или нет, тащи от хозяйки полушубок. Пришел лекпом и гаркнул басом: - А ну, выметайтесь, лишние... Что-о?! Посмотреть?! Когда сам пулю получишь, тогда и посмотришь. Раненый был без сознания. - Как? - спросил я лекпома. - Плох, - покачал головой тот. - Пробито легкое... Я вышел на улицу. По дороге встретил комиссара полка. - Зайдем, - сказал он мне, - сейчас с перебежчиками разговаривать буду. Зашли. Все разом поднялись. - Сидите, - сказал комиссар добродушно и удивленно. - Что я вам, генерал, что ли? Разговор сначала не завязывался, перебежчики отвечали коротко и односложно, как будто бы боялись лишним необдуманным словом навлечь на себя гнев. - Так зачем же вы, братцы, перебегали? - хитро сощурившись, спросил комиссар. - Служба, что ли, там хуже или хлеба меньше дают? Так и у нас ведь не больно разъешься. По-видимому, последнее замечание задело кое-кого за живое, потому что несколько голосов ответили горячо, оправдываясь: - Тут дело не в пайку. - Нам с ними нет интереса. - Они за свое, а мы за свое. - У их офицеры лютые, хуже, чем при режиме. Завязалась оживленная беседа. Перебежчики расспрашивали и рассказывали сами. - У них Буденного дюже боятся, говорят, что будто беглый каторжник посадил на коней арестантов и носится. - Так что же они от каторжника утекают? - Они говорят, что это только для видимости, как бы заманивают его на Кубань, а там казаки им покажут... - А кто это раненый у вас? - спросил я. - Где его?.. Отвечало сразу несколько голосов: - Так это же отделенный наш! - Самый главный во всем этом. Из-за него, можно сказать, перебегли мы. |
