Маруська сначала шипела, потом начала вопить.

— Марусенька, — бормотала Викушка, — не бойся, хорошая. Скоро поедем.

— Буйная зверюга, — покачал головой водитель. — Как только справляешься, и не исцарапана совсем.

— Она переноску не любит, а так ласковая, — объяснила Викушка. — Успокойся, Марусенька, вот приедем, я тебя выпущу…

Ну почему, дернула хвостом Маруська, люди такие бестолковые. А еще «человек разумный», ха! Это кошка — разумная! И сколько сил приходится положить даже самой умной кошке на приручение хозяев — это ж подумать страшно! А в итоге — запирают в клетку, когда нужно действовать и дорога каждая минута! А грузовик тащится по городу с окраины на окраину, то на светофорах стоит, то на переездах, а Викушка все приговаривает, глупая, свое «не бойся»…

Наверное, не меньше получаса прошло, пока грузовик наконец-то остановился у нового дома. Викушка поднялась на третий этаж — первая, прижимая к себе переноску с кошкой. Щелкнула крышка. Маруська не стала ждать, когда ее честь по чести выпустят проверить новую квартиру: выпрыгнула, извернулась, рыжей молнией пронеслась вниз по лестнице.

— Маруся, — кричала позади Викушка, — Марусенька, вернись!

Глупая девчонка, думала Маруська. Глупые люди, куда ж вам без Фаддеича! Глупая, глупая хозяйка, ведь сама отдала! Счастье в доме на фикус променяла, ффе!

Вернусь, думала Маруська, первым делом грохну тот фикус. Чтобы вдребезги. Нечего ему в добром доме делать, ведьминскому откупу!

Фаддеич устал. Солнце уже клонилось за высотки западной окраины, длинные тени расчертили нагретый за день асфальт. Ясно было, что ночевать придется под лестницей чужого подъезда, или в случайной собачьей будке, или под боком незнакомой кошки. Да полно, думал Фаддеич, найду ли своих? Может, разумней было бы оглянуться вокруг и выбрать новых хозяев и новое жилье? Это ведь совсем нетрудно: на весь огромный город едва ли наберется с десяток домовых — тех, кто не бросил на произвол судьбы хозяев, навсегда покинувших дедовские избы…

Но, думая так, Фаддеич все шел и шел — туда, где ревели над городской окраиной заходящие на посадку самолеты. Туда, где обустраивается на невесть каком за последние полтора десятка лет новом месте его… семья, подумалось вдруг. Не хозяева, нет — какие ж они хозяева, когда даже не знают о нем? Просто люди, с которыми он сжился. Которых… любит?

Человеческое слово казалось глупым и неуместным. Домовой — тот, кто обихаживает дом, испокон веку так было. Но его дом остался в далеко и давно, его дом давно заброшен, покинут навсегда, как и вся деревня. Зато есть человек, который помнит тот дом. Который уходит в него корнями — как и Фаддеич, глупый домовой, забывший вековые устои, сменивший дом — на людей. Общие корни — не так уж мало.

Клубок потерял след, и не было в том ничего удивительного: веками проверенные средства не всегда годятся для изменившейся жизни. Но сдаваться баба Аня не собиралась. Вернув метлу на место — в точности за пять минут до возвращения внучка — она спряталась за заднюю стену гаража и позвала Чуру. Уж кто-кто, а помойная крыса найдет в городе хоть беглого домового, хоть самого черта лысого. Запросит, правда, недешево. Но дело того стоит.

Торговаться старуха не стала, и Чура взяла след за несколько мгновений до того, как выхлоп мопеда окончательно забил все запахи. Теперь не упустит, и никакие-такие реки-дороги ее не собьют. Баба Аня довольно потерла сухонькие ладошки, щелкнула пальцами и перенеслась домой. Пока охламонистый внучонок распрощается со своей девицей, как раз поспеют тушеные в сметане грибочки, сварится картошечка… эх, подумала баба Аня, пусть, что ли, Маринку свою в гости позовет? Домовой почти у них в кармане, самое время о и свадебке задуматься.