Люди спокойно переговаривались, гадая, что такое могло приключиться в воротах. Конники, которым с высоты лошадиных спин было лучше видно происходящее, щедро делились с собравшимися информацией. Так, один из верховых, привстав в стременах, сообщил:

— Там три ливетинки брюхатых, дак стражники требуют, чтобы они пуза оголили. Те ни в какую, вопят по–своему, пальцами тычут, а мужики ихнии злятся и орут громче баб. Говорят — пуза настоящие. Но не верят им, думают, бабы чего запретное пронести хотят.

Лиса поразилась беспардонности стражников. Ничего себе! Может, кроме живота, им ещё и грудь предъявить? Ну, вдруг, она тоже поддельная?! Кстати, особам с пышным бюстом есть чего бояться… Девушка плотнее запахнула свой полушубок и даже на всякий случай ссутулилась. Между тем, остальные участники средневековой пробки ничего запретного в действиях стражей явно не видели. Напротив! Дюжий парень, везший в город телегу сена, заломил на затылок шапку и заржал:

— Посмотреть бы, как ливеты выкрутятся. Поди уже суют звонаря.

Васька жадно прислушивалась. Интересно, какого такого звонаря и куда именно надо совать в воротах? А вдруг у нее тоже спросят? А ей и сунуть нечего! Паника подкатила к горлу, живот свело от ужаса. Вот попала!

— Не возьмут они с них денег, — отозвалась румяная сочная девка из соседней брички.

Длинная коса, толщиной с батон колбасы, лежала у неё на груди, белое без единой оспинки лицо оказалось до того хорошо, что даже везший Лиску дед загляделся. Одета красавица была, как все здешние женщины — в полушубок с суконным верхом, платье и платок. Но что это был за полушубок! Такой красоты ещё поискать! А Васькин–то простенький, заношенный…

Парень из телеги тоже залюбовался говорившей, однако нить беседы не потерял.

— Отчего ж не возьмут. Смотря сколько давать будут.

— А сколько б не дали, — тряхнула головой красавица, — не возьмут. Отцов приказ — без досмотра ливетов за стены не пускать, не то места лишишься. Это после того, как кто–то из ихних видии на ярмарке кусок шёлка с юбки отмахнул.

Пока собравшиеся дружно хохотали над услышанной сплетней, Василиса чувствовала себя чужой и несчастной. Ничего–то она не понимала в здешних реалиях. Ничегошеньки. Видия! Что это такое? Точнее, кто? Вопросы так распирали мозг, что девушка, побоявшись взрыва, предпочла вновь сосредоточиться на разговоре.

Тем временем, парень в заломленной шапке развалился на облучке и подмигнул красавице из брички:

— Не, девка, за иное их досматривают. Недели три назад здесь такие же проходили, с собой привезли пряностей. За день расторговались, и к вечеру уже след простыл. А на следующий день оказалось — стряпня с теми пряностями не на пользу, кто в горячке слёг, кто животом маялся, а у иных и глаза слепли.

На этот раз никто смеяться не стал. Васькин дед сердито шлёпнул себя по колену, а один из верховых злобно сплюнул. Похоже, назревал межнациональный конфликт. Попутчики смолкли, а вот вопли и гомон возле ворот стали ещё громче. Что–то это всё напоминало… Ах, ну да! Цыганский табор.

Как разрешилось дело на въезде, никто не разобрал — очередь двинулась, но вместо того, чтобы свободно потечь через ворота, телеги утонули в ливетском таборе. Вокруг забегала ребятня, затрясли пёстрыми платками и подолами ливетинки. Василиса увидела конопатые лица, с яркими голубыми глазами, рыжие косы и кудри. Словно в пожар окунулась!

Дети рассыпались горохом — одни колесом катились возле телеги, другие пытались влезть на впряжённых в бричку сивок, третьи дёргали за рукав деда… Час настал! Пока Лисин спутник отмахивался от ребятни, путешественница соскользнула с телеги и юркнула в пёстрый водоворот.

Несколько ливетинок коршунами подлетели к ней, одна сразу предложила погадать, другая тут же известила, что "эта рябая гадать вовсе никогда не умела" и, конечно, предложила свои услуги.