- Ну все же... - настаивала Алка.

Вовик рыкнул: вопросы завтра, сейчас действуй! Надулась, покачала права, но травмы зашила, обработала, перебинтовала и, вкатив Мишке укол, сказала, чтобы через день приходил вновь.

Вскоре я, вышибая, как в ознобе, чечетку на педали акселератора, рассекал ночные туманы на шоссе, доставляя Михаила к его пенатам. Вовик - сама невозмутимость - сидел рядом со мной, глядя на пожираемый светом фар асфальт.

Когда Мишка, матюкаясь, вылез и отправился через сугробы к родной избе, я почувствовал, что устал бесконечно, до такой глухоты всей нервной системы, что не хотелось ничего, даже спать не хотелось. Полная прострация.

Посидели, молча выкурили по сигарете. Дым драл глаза и глотку невыносимо, по-ночному. Затем погнали обратно.

- Стой, - сказал Володька, едва мы повернули с магистрали на нашу улицу. Открыл дверцу, задрав голову, посмотрел на мертвую стену спящего дома. Я тоже. Издалека докатилось - дом Марины. И - два светящихся окна ее квартиры. И вдруг отрезвленно и больно постиг, что окна эти Володька приметил еще издалека и свет их ему - ох как небезразличен!

- Двушка есть? - спросил он, скрывая волнение. Я дал двушку. Он вылез. Сказал в приоткрытую дверь:

- Я тут... сам. Пешком. Да, знаешь, в случае чего подтверди Алке: сломалась машина, и я с вами до утра ковырялся. А то и так ходит немым укором...

- Без проблем.

Как я относился к нему в этот момент? Да никак. Обида была. Жгучая и морозная обида. Ни на что, ни на кого, а на весь мир в целом. Я, только я пасынок фортуны - был достоин этой женщины! Да и еще многого, что никак не шло в руки: жизни, где каждый день - событие, большого дела, славы... Неужели все это для кого-то, а не для меня?

Одновременно дошло иное, заставившее меня понуро усмехнуться: ведь она была в моей квартире, лежала в моей постели... А я даже и... Четвертый угол в треугольнике!

Ну - смех просто!

Сырая улица. Провисшие от снега провода. Дробящиеся огни фонарей в забрызганном грязью лобовом стекле. Одиночество. Зачем живу?

ВЛАДИМИР КРОХИН

После загадочных историй с раненым другом и интервью - его мне пришлось написать - возникла надежда, что с ремонтом машины нашего главного Игорь все-таки подсобит, но нет - он куда-то исчез. Пришлось идти на поклон к Эдику. Эдик заломил цену: триста рублей - ровно вдвое больше суммы, подсчитанной Игорем и уже шефу названной! Я заметался, как попугай в клетке, увидевший кота. Попробовал сунуться на станции техобслуживания: или очередь на месяцы, или нехватка запчастей, а в конечной итоге - те же три сотни, а то и покруче. Ожесточившись, договорился с Эдиком так: двести рублей. Работаем сообща. Пятьдесят рублей - краденные из таксопарка детали, остальное пополам. Таким образом, оставшись человеком слова, я зарабатывал четвертной билет, ха-ха.

В гараже у меня барахлило отопление, у Эдика гаража не имелось вовсе, и потому с помощью бутылки "Пшеничной" было достигнуто соглашение с неким Левой на предмет ремонта в его боксе. Лева входил в клан мастеров частного направления, занимаясь ремонтом покрышек: заваривал продранные по корду, покупая их где только можно по рублю за штуку и продавая после восстановления, конечно же, не за рубль. Имелся у Левы хитрый самодельный аппарат с термометрами и манометрами, а гараж был забит покрышками от автомобилей всех марок. Была у Левы и "комната отдыха", чью обстановку составлял продавленный диван с облезлой обивкой "букле", столик, телевизор с рогаткой антенны и зубоврачебное старое кресло. Судя по слухам, ранее специальностью Левы была стоматология, но в последнее время он не практиковал, ибо занятие покрышками считал много доходнее.

Лева валялся на диване, потягивая "Пшеничную", разбавленную лимонным соком, и изредка выходил посмотреть на свой аппарат, где жарился, пуская ядовитый чадок, очередной реконструируемый баллон.