– Да понял, понял я!

– Ох похоже зря я тебя сюда потащил.

– Чего ты! Не зря! Ну ошибся чуток!

– Как ты вообще сорок лет в келье отлетал! – буркнул Антипий, выпуская помощника.

– А что? Нормально отлетал! Сорок годков отрубил. Семьдесят шесть раз за третий рычаг всего и дернул. Чтобы Столп не серчал на меня грешного – повернувшись, Федуня низко поклонился мерцающей громаде Столпа, истово перекрестился и пробормотал пару слов молитвы.

У меня невольно отвисла челюсть. Хорошо хоть шарф прикрывал рот, и никто не заметил моего удивления. Комментировать не собирался.

Повернувшись ко мне, Антипий поинтересовался:

– Все помнишь?

Я кивнул.

– Пошли. Делаем все как уговорено.

Припав к земле, охотник покрутился, оглядывая снег. Я смотрел туда же. И видел целую кучу извилистых и хаотично переплетающихся следов. Будто змеиная стая проползла. Сорвавшись с места, Антипий пробежал десяток шагов и с размаху воткнул легкое копьецо в сугроб. Прижал, навалился всем телом. И подался назад, разрывая сугроб и поднимая оружие. Насаженный на копье беззвучно дергался снежный червь.

Мерзкое создание… Крупное.

Длиной с мою руку, плоский, весь утыканный белыми полупрозрачными шипами, судорожно разевающий широкую пасть, из сквозной раны медленно капала белесая жидкость похожая на сгущенное молоко.

– Чуете?

Мы с Федуней кивнули. Порыв ветра принес резкий аммиачный запах.

– Для медведя лучше запаха не сыскать – пояснил охотник – Посмотрим кого нам судьба принесет.

Воткнув копье наконечником вверх в щель между ледяными глыбами, охотник махнул рукой. Мы обошли небольшой пригорок, поднялись по противоположному склону и оказались на вершине, где и залегли. Червь продолжал дергаться, силясь освободиться. Глядя на муки бессловесного создания, Антипий заметил:

– На нас похожи. Живучие. Запомните – этот запах отпугивает других червей, давая понять, что здесь для них опасно. Но приманивает медведей. Поблизости от нас особо крупные мишки редко водятся, они больше там, у разбитых крестов обитают. А здесь чаще молодежь мохнатая ползает, когда их мамка прогоняет в самостоятельную жизнь. Вот такой малыш нам и нужен.

– Червей не едят? – уточнил я.

– Отрава – буркнул охотник – А медведи лопают с удовольствием. Но и им приходится долгонько этих тварей переваривать. Про желудки медведей слышал?

– Слышал. Что желудки очень прочные и пятикамерные.

– Вот-вот. Сегодня увидишь все наглядно, если повезет с охотой. Черви живучие. Даже на куски челюстями порубленные продолжают жить. Я столько желудков видел вскрытых, что могу диссертацию по ним написать. В первой желудочной камере черви лежат до тех пор, пока не истекут кровью ядовитой. Затем медведь эту кровь отрыгивает через специальное ситечко в пасти – мясо червей внутри остается, а белая гадость выплескивается. Фильтрует стало быть съедобное от несъедобного. Во второй камере измельчение. Там камни вперемешку с кусками червей. А в последних трех уже переваривание вроде как. Так-то вот.

– Да к чему нам эта галиматья? – прогундел Федуня – Лучше байку какую расскажи, а то на морозе лежать…

Я резко прервал:

– Мне интересно!

Охотник одобрительно на меня покосился, на Федуню глянул укоризненно:

– Дурак ты, Федя! Дурак! О звере все надо знать, коли на него охотишься! Ты вот про рефлекс их защитный знаешь?

– Ну нет…

– Ну нет… – проворчал Антипий – А рефлекс есть! Стоит медведя ранить, он привстает и окатывает тебя с ног до головы отрыгнутой кровью червей. А она жжется огнем! Чистая кислота! И когда медведя копьем бьешь – в пузо бить нельзя.