Разговор между ними затянулся, они много жестикулировали и все чаще украдкой поглядывали на Джулза.

Наконец доктор Эрналия их утихомирила и повернулась к Кэссиди.

– Братья хотят знать, – обратилась она к нему, – не ты ли убил Эмилио Тесту.

Джулз посмотрел на лица людей, стоящих в изножье его кровати, но ничего не смог на них прочесть. Совсем.

Лишь ожидание и не более. Из этой семейки можно было бы собрать успешную команду игроков в техасский холдем.

Вот так так. Джулз очень надеялся, что Эмилио Теста не входит в число хороших друзей семьи.

* * *

Молли проснулась и обнаружила, что одна в постели, но не в комнате.

Она заметила темный силуэт у двери. Джоунс. Он сидел на корточках и смотрел на нее.

– Привет, – спросонья пробормотала она, откидывая волосы с лица. – В чем дело? Ты свое отдежурил? Теперь мой черед?

– Нет… нет, – отозвался он. – Прости, что разбудил.

– Ты и не будил. – На прикроватном столике она нащупала свечу и коробок спичек.

Однако пламя не осветило стену, и Молли по-прежнему не видела лица Джоунса.– Что ты там делаешь? – Она приподнялась на локте.

– Ты такая красивая, – прошептал Джоунс.

– Если это прелюдия к извинению, – сказала она, – то оно принимается. Ты прощен.

– Прости меня. Мне следовало держаться от тебя подальше. Не надо было приезжать в Кению.

Хоть Молли этот разговор и не радовал, она его ожидала. Призраки прошлого спикировали на Джоунса, когда тот понял, что Макс не сможет использовать имеющуюся у них информацию о планируемом террористами нападении на посольство в Джакарте в качестве козыря при переговорах, поскольку посольство уже атаковали.

Возможно, будущее тогда представлялось Джоунсу довольно мрачным, но идея Макса подарила ему надежду. Надежду, которая вскоре была разбита.

– Что ж, может, если бы ты не поехал в Кению, ни один из нас не находился бы сейчас здесь…

– Чертовски верно подмечено.

– …но ты должен знать, что я ни на что не променяла бы последние четыре месяца, – свирепо заявила Молли.

– Ты лучше умрешь, – уныло произнес Джулз. – Из-за четырех вшивых месяцев, прожитых во лжи?

– Нет, – опровергла она. – Спасибо, конечно, но я лучше не умру. И что было ложью?

Твое имя? Твой фальшивый акцент? Подумаешь. Хватит винить себя за то, что делаешь меня самой счастливой в мире женщиной. Ну, не считая Джины на кухонном столе…

Джоунс не засмеялся. Он даже не улыбнулся, а лишь опустил голову на скрещенные руки.

– Да ладно, – начала Молли. – К чему эта пораженческая поза?

Затем откинула простыню, взяла со столика свечу и пересекла комнату. Обнаженная.

Выставив напоказ не самое упругое сорока-с-чем-то-летнее тело, мягкий, может-она- просто-съела-слишком-много-шоколадного-пирога, круглый животик, еще не похожий на живот беременной женщины, и набухающую с каждой минутой грудь. Молли всегда была фигуристой, а беременность превратила ее в пышную звезду бурлеска. По крайней мере, так она себя ощущала.

Но когда Джоунс смотрел на нее, Молли чувствовала себя красивой. А иногда даже стройной. И всегда невероятно сексуальной.

И это несмотря на повязку, закрывающую грубые, как у Франкенштейна, швы от биопсии.

Беда в том, что сейчас Джоунс не хотел на нее смотреть. Он был напуган и зол, и в душе у него не осталось места ни для чего кроме страдания и ненависти к самому себе.

– Я должен был умереть много лет назад, – сказал Джоунс присевшей рядом с ним Молли.