Прошло много времени, прежде чем Молли наконец выключила воду. Опустошенная, она просто стояла, пока по ней стекали капли, не желая двигаться, но зная, что в конечном итоге придется.

Правда была в том, что не было места, куда бы ей хотелось сейчас пойти.

Джина спала в их палатке. В соседстве были и плюсы, и минусы.

Но, по крайней мере, соседей по палатке у нее было уже не двое. Этим утром они избавили свое жилище от английского гостя, когда автобус, полный священников, вернулся в Найроби.

Молли жалела, что пропустила встречу с ними. Беседа с новыми лицами пошла бы ей на пользу.

Но некоторые из приезжих все еще болели, и госпиталь больше не мог заботиться о них.

Джина рассказала ей об инциденте со-рвотой-между-пальцами, который заставил Молли подумать о Дейве Джоунсе, что, конечно, не было настоящим именем мужчины.

Она научилась говорить о нем как о Джоунсе, несмотря на то, что по-настоящему его звали Грейди Морант, потому что слишком много отвратительных людей хотели смерти Моранта. И хотя Молли сомневалась, что они проделают такой долгий путь через джунгли Южной Азии сюда, к той прекрасной, но запустевшей части Кении, она на собственной шкуре убедилась, что у зла очень длинные руки.

Поэтому она приучала себя и думать о нем тоже только как о Джоунсе – конечно, лишь в те редкие моменты, когда позволяла себе думать о нем.

Например, как сейчас.

И, принимая во внимание, что в одну из ее первых встреч с Джоунсом тоже была рвота на кроссовках, для мыслей о нем сейчас была убедительная причина.

В отличие от эпизода Джины с отцом Дитером, та обувь, слава Богу, была не на ногах Молли. Они с Джоунсом были в ее палатке, в лагере, очень похожем на этот – за исключением того, что он находился на другом конце света, на маленьком, пышном, зеленом острове в Индонезии.

Американский эмигрант и предприниматель – что было политкорректным обозначением контрабандиста с черного рынка – заболел, а Молли была добрым самаритянином и заботилась о нем. С той же долей доброты, которую она оказала бы ему, даже если бы не считала его таким привлекательным. Случай с гриппом стал началом того, что в конечном итоге переросло в жаркую любовную интригу. И – как и большинство любовных интрижек – она закончилась ужасно.

Однако было время, когда Молли искала Джоунса всюду, куда бы ни пошла. Она ожидала, что однажды обернется, а он будет стоять там.

Она честно думала, что он найдет ее, что не сможет оставаться далеко. Он любил ее.

И все еще любит, где бы он ни был. Она всем сердцем верила в это.

Но, по прошествии почти трех долгих лет, больше не ждала и не выглядывала его.

И она действительно мечтала о нем лишь в те моменты, когда хорошая романтическая одержимость могла уничтожить боль дня реальной жизни. Вроде того, когда тринадцатилетний ребенок умер в результате женоненавистнического невежества.

Молли закончила тщательно расчесывать волосы и спрятала душевые принадлежности обратно в шкафчик.

Она повесила полотенце на веревку, решая, в чем нуждается больше – в пище или во сне.

Еда победила, и она направилась к столовой. В этот ранний утренний час там было пустынно. Не было видно даже сестры Хелен, самопровозглашенной королевы кухни – ужасно милой, но чрезвычайно болтливой. Одиночество – вот все, в чем нуждалась Молли, и она знала, что, несмотря на то, что их взгляды часто не сходились, за исчезновение Хелен ответственна сестра Двойная-М.

Молли взяла из груды поднос и налила себе стакан чая, затем угостилась хлебом и небольшой порцией божественно пахнущего овощного блюда, которое Хелен сохраняла теплым для персонала госпиталя. Это более чем восполнило серьезную нехватку шоколада.

Она повернулась, чтобы отнести свой поднос к столику и...

Англичанин, Лесли Как-его-там, тяжело опирался на свою трость прямо в дверях.