|
Низринулись хляби с небесных круч, завесив небосвод, Они смывали звезды прочь, как пену мыльных вод, Все семь небес свергались, рыча, заливая геенне рот, А Ной говорил, прищурив глаз: «Как будто дождь идет.Водой затоплен Маттерхорн[18], ушел на самое дно, Но пускай где угодно течет вода, не попала бы только в вино».Только Ной грешил, грешили и мы, все пили и там, и тут.И грозный трезвенник пришел, карая грешный люд.Вина не достать ни там, где едят, ни там, где песни поют, Испытанье водою судил земле вторично Божий суд.Епископ воду льет в стакан, безбожник с ним заодно, Но пускай где угодно течет вода, не попала бы только в вино[*].– Любимая песня лорда Айвивуда, – сказал Дэлрой и выпил. – Теперь вы спойте нам.
К удивлению обоих любителей юмора старик действительно запел скрипучим голосом: Король наш в Лондоне живет, Он мясо ест и пиво пьет, И Бонапарта разобьет Поутру, на Рождество.Наш старый лорд поехал в порт И взял с собой…Должно быть, быстроте повествования пойдет на пользу то, что любимую песню старика, насчитывавшую сорок куплетов, прервало странное происшествие. Дверь отворилась, и несмелый человек в плисовых штанах, постояв минутку молча, сказал без предисловий и объяснений: – Четыре пива. – Простите? – переспросил учтивый капитан. – Четыре пива, – с достоинством повторил пришедший. Тут взор его упал на Хэмфри, и он нашел в своем словаре еще несколько слов: – Здравствуйте, мистер Пэмп. Не знал, что «Старый корабль» переехал. Пэмп, слегка улыбнувшись, показал на старика. – Теперь им владеет мистер Марн, мистер Гоул, – сказал он, соблюдая строгие правила деревенского этикета. – Но у него есть только ром. – Не беда, – сказал немногословный мистер Гоул и положил несколько монет перед удивленным Марном. Когда он выпил и, вытерев рот рукой, собрался было уйти, дверь снова отворилась, впустив ясный солнечный свет и человека в красном шарфе. – Здравствуйте, мистер Марн. Здравствуйте, мистер Пэмп. Здравствуйте, мистер Гоул, – сказал человек в шарфе. – Здравствуйте, мистер Кут, – поочередно ответили все трое. – Хотите рому? – приветливо спросил Хэмфри Пэмп. – У мистера Марна сейчас ничего другого нет. Мистер Кут тоже выпил рому и тоже положил денег перед несколько отрешенным, но почтенным крестьянином. Мистер Кут объяснил, что времена пошли дурные, но если видишь вывеску, все в порядке, так сказал даже юрист в Грэнтон Эббот. Потом появился, всем на радость, шумный и простоватый лудильщик, который щедро угостил присутствующих и сообщил, что за дверью стоят его осел и тележка. Начался длинный, увлекательный и не совсем понятный разговор о тележке и осле, в котором были высказаны самые разные взгляды на их достоинства; и Дэлрой постепенно понял, что лудильщик хочет продать их. Внезапно ему пришла мысль, очень подходящая к романтической безвыходности его нелепого состояния, и он выбежал за дверь посмотреть на осла и тележку. Через минуту он вернулся, спросил у лудильщика цену и тут же предложил другую, о которой тот и не мечтал. Однако это сочли безумием, приличествующим джентльмену. Лудильщик выпил еще, чтобы закрепить сделку, после чего, извинившись, Дэлрой закрыл бочонок, взял сыр и пошел укладывать их в тележку. Сверкающую горку серебра и меди он оставил под серебряной бородой старого Марна. Тем, кто знает тонкую, часто бессловесную дружественность английских бедняков, не стоит говорить, что все вышли на порог и смотрели, как он грузит в повозку вещи и как запрягает осла, – все, кроме хозяина, который сидел за столом, словно зачарованный видом денег. Пока они стояли, они увидели на белой жаркой дороге, на склоне холма, человека, который не обрадовал их даже в виде черной точки. |
