— А почему глаза у тебя такие?

— Какие?

— Не знаю. Странные, не такие, как всегда.

— Это тебе кажется, — сухо сказала Лера. Сняла вставочку, аккуратно свернула и отдала Вале. — Спасибо, очень красивая вставочка. — Потом села на свою кровать, опустила голову. — Ты что, читала письмо?

— Да. Из Москвы.

— Это тот, кто тебе всегда пишет?

— Да.

— Тебе везет…

Валя недовольно нахмурила брови. Однако ничего не ответила. Прислушалась к шагам в коридоре. Подбежала к дверям.

— Ксения Герасимовна, вот хорошо!

— Лера пришла? — спросила Ксения Герасимовна.

— Пришла… По-моему, не в себе, — прошептала Валя.

Ксения Герасимовна взяла ее за руку.

— Знаешь что? Пойди, Валя, погуляй немного…

Закрыла за Валей дверь, подошла к Лере. Села рядом на кровать.

— Что, дочка? Плохо тебе?

Лера кивнула.

— Молчи, не говори ничего, не надо. Положи голову ко мне на плечо, вот сюда, и молчи. И я помолчу. Давай вместе посидим, помолчим, подумаем…

Лера прижалась к теплому плечу. Закрыла глаза.

— Не уходите, — сказала.

— Никуда я не уйду, — сказала Ксения Герасимовна, — я все время с тобой буду.

ЕЩЕ РАЗ ДИМА

Через два дня начинаются весенние каникулы, — сказал отец Диме. — Надо будет нам с тобой обдумать, как бы тебе поинтереснее и получше отдохнуть…

— Последние мои каникулы, — сказал Дима.

— Почему последние? Разве у студентов не бывает весной каникул?

— Кажется, нет. Впрочем, еще неизвестно, стану ли я студентом! Вдруг не поступлю?

— Поступишь! Я до министра дойду…

Дима решительно оборвал отца.

— Ни за что! Даже и не думай никого ни о чем просить…

— Ну, хорошо, хорошо, только не кипятись. А в «Березку» хотел бы поехать?

— В пансионат?

— Да. Я могу достать две путевки на десять дней, тебе и мне.

Дима ничего не ответил.

— Так как же, Дима? Согласен? Там такие места, ты себе даже представить не можешь, необыкновенно красивые!

— Я поеду в Челябинск.

— В какой Челябинск? — удивился отец.

— Есть такой город на Урале.

— А, понимаю. К Вале поедешь?

— Да, к ней.

— Понимаю, — повторил отец.

— Я скучаю по ней, — сказал Дима. — И она скучает. И я у тебя денег не возьму, ни одной копейки. У меня есть свои.

Отец натянуто улыбнулся:

— Свои? Откуда же?

— Я не говорил ни тебе, ни маме. Это был мой секрет. Я после школы разносил «Вечерку». Устроился в нашем почтовом отделении. За два месяца целых восемьдесят рэ тридцать одну копейку заработал.

— Даже тридцать одну копейку.

— Я не говорил тебе и маме.

— Ты что же, боялся нас?

— Нет, не боялся, но вы, наверное, стали бы волноваться, что я переутомляюсь, и зачем мне все это, и времени для уроков не хватит…

— А ты хитрый, сын, — удивленно заметил отец. — Я ведь ни о чем не догадывался.

— Это было совсем нетрудно. От полседьмого до полдевятого разнесу «Вечерку», и все, свободен до завтра.

— А мы думали, что по вечерам на каток ходишь…

Должно быть, против воли голос, отца звучал грустно.