Джеймс Эгар. Рут смотрит на это имя, роется в памяти и вспоминает. Стихотворение Катбада «Похвала Джеймсу Эгару». Неудивительно, что лицо Нельсона помрачнело, когда он это прочел. Неудивительно, что Катбад выбрал именно этот образец своего почерка. Манчестер. Должно быть, Катбад тогда был студентом. Возможно, принимал участие в беспорядках, как многие студенты. Она вспоминает подобные беспорядки, когда училась в Лондоне и наблюдала за ними из окна Юниверсити-колледжа, сочувствовала этому делу, но была слишком осторожной, чтобы присоединиться. Катбад не проявил бы такой сдержанности. А Джеймса Эгара осудили. Интересно, на основании чьих показаний?

Разумеется, Рут наводит курсор на «Джеймс Эгар», щелкает и обнаруживает череду страниц с восхвалениями Джеймсу Эгару — «ложно обвиненному полицией в убийстве констебля Стивена Нейлора». На процессе Эгара был один главный свидетель — констебль Гарри Нельсон.

Рут возвращается к своим конспектам. Ветер продолжает выть над болотами. Промокший насквозь Флинт влетает в откидную дверцу и садится на диван с видом мученика. Спарки не видно. Наверно, где-нибудь прячется. Она ненавидит дождь.

Рут добавляет несколько отрывочных записей об эрозии почвы и только собирается сделать себе поощрительный бутерброд (в награду за что?), как звонит телефон. Она хватает трубку словно спасательный трос.

— Рут? Как ты там?

Голос Питера.

После того как они разошлись, Питер настойчиво пытался поддерживать отношения. Он жил и работал в Лондоне, но часто звонил и несколько раз приезжал повидаться. В этих случаях они неизменно укладывались в постель, и это казалось таким нормальным, что Рут усмотрела здесь нечто дурное. «Раз мы живем врозь — нужно жить врозь, сказала она, — и ни к чему больше видеться. Помимо всего прочего, это помешает нам обоим найти новых партнеров». Питер жутко расстроился. «Но я хочу быть с тобой, — сказал он. — Неужели не понимаешь: раз мы не в силах расстаться, значит, созданы друг для друга». Но Рут твердо стояла на своем, и в конце концов Питер, клянясь в вечной любви, в бешенстве умчался в Лондон. Через пол года он женился на другой женщине.

Это было пять лет назад. Все это время Рут почти не имела от него вестей, получала рождественские открытки, однажды ксерокопию его статьи. Она знала, что у Питера и его жены Виктории есть ребенок, мальчик по имени Дэниел. Теперь ему, должно быть, года четыре. После рождения Дэниела (она послала ему плюшевого медвежонка) Рут не получила от Питера ни единой весточки до эсэмэски на Новый год. «С Новым годом. С любовью Питер». И только, но Рут ощутила, как у нее на секунду сжалось сердце.

— Питер. Привет.

— Повеяло прошлым, а?

— Да, пожалуй.

Краткое молчание. Рут пытается вообразить Питера на другом конце провода. С работы он звонит? Из дома? Представляет себе Викторию, которую ни разу не видела, сидящую рядом с ним, держа Дэниела на коленях. «Что делает папа?» — «Ш-ш-ш, дорогой, он звонит своей бывшей любовнице».

— Так. — Очень сердечно. — Как живешь, Рут?

— Отлично. А ты?

— Превосходно. Много работаю.

Питер преподает историю в Юниверсити-колледже в Лондоне, где Рут получила первый диплом. Она рисует себе картинку: панорама пыльных платанов, велосипеды, примкнутые цепями к изгороди, лондонские автобусы, туристы, потерянно бродящие по Гордон-сквер.

— Работаешь все там же?

— Да. А ты?

— По-прежнему в Северо-Норфолкском. Все так же откапываю кости и сражаюсь с Филом.

Питер смеется:

— Я помню Фила.