- О! Несчастный ты наш звереныш, - издевательски протянула я. - Папа тебя усыновил! И Алла всю жизнь носится, как с писаной торбой! Вова то! Вова сё!

 - Ты серьезно так думаешь? - сводный брат прищурился, словно пытался вычислить, степень обмана. - Значит, ты ещё наивный ребёнок, не желающий видеть дальше собственного носа. Я не хотел, чтобы меня усыновляли. Ясно? Потому что, действительно, был маленьким дурачком и надеялся, что о родительских обязанностях вспомнит родной отец. А для Виктора это был лишь показательный жест, подчеркивающий его псевдоблагородство. Ну а мама... Поверь мне, Алла Сергеевна на людях и со мной наедине - два совершенно разных человека. Она блестяще разыгрывает спектакли для тебя, а ты ведешься, даже не пытаясь хоть капельку пораскинуть мозгами. А твой дед?! Ты хоть помнишь, сколько издевательств я от него вытерпел? Моё счастье, что они с Виктором были на ножах, и Валерьян Гаврилович нечасто приезжал в гости. Вспомни ваши игры, Саша! И посмей сказать, что я не прав!

 Вот тут, будь это голливудское кино, зрителям показали бы картинки из прошлого, мельтешащие перед моим сконфуженным взором. Бог свидетель (или на худой конец, Поточные наблюдатели), что я страстно желала бы сказать, что Вова преувеличивает или - что ещё лучше - врёт! И не могла. Потому что полузабытые эпизоды и впрямь замелькали, пусть и не столь ярко, как в фильмах.

 Вова подобрал очень правильное слово. Ведь тогда наши действия воспринимались игрой. По крайней мере, мной. Сводный навязанный братец был неприятелем, а дед сообщником - сильным и мудрым. Тем, который мог "отомстить" за меня, пока Аллы с папой нет дома. Нет, дед не поднимал на Вовочку руку. Бил только словами, которые меня, глупую, веселили. А однажды, услышав мои жалобы на очередную драку, старик ушел к мальчишке в комнату без меня. Я так и не узнала, о чем шел разговор (без единого крика, кстати), но брат с полгода не отвечал на мои издевки за Аллиной спиной.

 Боже, как же горько-то стало, когда до отбрыкивающегося сначала от Риты, а потом от Вовы мозга дошла простая истина. В этой многолетней войне я точно не являлась положительной героиней. А только приумножала обиды, язвя при каждой встрече.

 - Мне жаль, - голос показался чужим. - Но мы же были детьми...

 - Полагаешь, в детстве не так больно?

 Вопрос был задан из области риторических, но даже захоти я ответить, не смогла бы. Не сумела б подобрать слов, чтобы выразить весь диапазон нахлынувших тайфуном чувств. Объяснить. Оправдаться. Или просто дать понять, что осознала, как эгоистично себя вела ребенком. Но Вова и не ждал ответа.

 - Столько лет прошло, но ничего не меняется, - проговорил он, мрачно глядя в сторону. Пальцы скрючились, желая сжаться в кулаки, но остановились, распрямились. - Я не могу ступить и шагу, чтобы ты не маячила тенью за спиной, словно персональное проклятье.

 - Смешно...

 Потонувший в чувстве вины сарказм, снова всплыл на поверхность. Затрепыхался на черных волнах, желая заявить о себе в полный голос. Я впилась глазами в Вовино лицо, и не обнаружила насмешки или лжи. Брат оставался откровенен и серьезен.

 - Снова не веришь? - попытался улыбнуться он. - Подумай. Самую малость. Что бы я ни сделал, как бы ни старался, этого всегда недостаточно. Виктор смотрит со снисхождением. Молчит месяцами, не похвалит даже за выдающиеся успехи. А стоит допустить оплошность, как выливает ушат помоев и заводит любимую песнь, что Саша бы так не облажалась. Мама тоже не отстаёт, нагнетает, требует свершений. Переплюнуть тебя. Не желает понимать, что не нужна мне ни фирма, ни посты.