— Да, некоторые виды пока сохранились, — сказала я.

— И делету у вас сохранились? — Мой трансломат сообщил мне, что это разновидность поющих светлячков, ныне полностью истребленных. Я с грустью покачала головой:

— Нет, делету у нас нет.

Она тоже с грустью покачала головой.

— Я вот никогда в жизни не видела ни одной бабочки или делету! Только на картинках… Их уничтожили с помощью особых инсектицидов, этих клонов-убийц. Но и это ученых ничему не научило! Ничему! Уничтожив бабочек, они взялись за животных и людей. Они принялись их «улучшать»! Это был кошмар! Собаки, умевшие говорить; кошки, умевшие играть в шахматы; люди, которым было уготовано стать гениями и, никогда не болея, прожить не менее пятисот лет! О да! У нас тут и до сих пор полно говорящих собак, и порой они просто невыносимы со своей бесконечной болтовней об одном и том же — секс, испражнения, запахи, запахи, испражнения, секс. «Ты меня любишь?» — «А ты меня?» Ненавижу говорящих собак! Мой королевский пудель Ровер не говорит ни слова, дорогой мой мальчик! А потом появились эти… «гуманоиды»! Теперь нам никогда не избавиться от нашего Номера Первого. Это здоровенный кровожадный ГИПО. Ему сейчас девяносто, но выглядит он лет на тридцать и будет так выглядеть еще как минимум четыре столетия. И столько же будет оставаться Номером Первым. Этот набожный лицемер, этот глупец, этот жадный мелкотравчатый злобный ублюдок представляет собой, с точки зрения наших ученых, идеальный тип мужчины-производителя. Ему никакой закон не писан. И к нему, естественно, Запрет не имеет ни малейшего отношения. Но я все же не считаю, что Запрет был принят неправильно. Нужно же было хоть что-то предпринять! Все складывалось просто чудовищно. Когда пятьдесят лет назад до них дошло, что генетические хакеры просочились во все лаборатории, половина технического состава — сплошные биофанатики, а церковь владеет секретными предприятиями в восточном полушарии, сознательно разворачивая нашу генетику в сторону всеобщей гибели… К счастью, большая часть созданной ими продукции оказалась нежизнеспособной. Но очень многие их творения выжили и существуют до сих пор. Тут уж хакеры постарались на славу. Одни эти люди-куры чего стоят!.. Вы, кстати, их видели?

И как только она спросила, я догадалась, что, да, видела: это были низенькие, точнее, приземистые, существа, без конца сновавшие у всех под ногами, налетавшие друг на друга и так пронзительно пищавшие, что все дорожное движение стопорилось: водители опасались переехать кого-нибудь из них.

— Когда я их вижу, мне хочется плакать, — сказала Ай Ли А Ле, и вид у нее был действительно такой, словно она вот-вот расплачется.

— Значит, Запрет означал прекращение дальнейших генетических экспериментов? — спросила я.

Она кивнула.

— Да. И лаборатории были действительно взорваны, а все биофанатики отправлены на переподготовку в Губи. И отцы церкви по большей части сидят в тюрьме. Да и многие монахи, я думаю, тоже. Генетиков почти всех перестреляли. Уничтожили результаты всех экспериментальных исследований, которые уже велись, а сами исследования запретили. И всю сельскохозяйственную продукцию тоже уничтожили, если она, — Ай Ли А Ле пожала плечами, — «слишком сильно отличалась от нормы».