|
И деревенских пацанов, с которыми, правда, чаще приходилось драться, а не разговаривать.
И смешливую зеленоглазую девчонку, которая почти всегда сопровождала меня в этих нехитрых детских приключениях.
А вот образ матери так и не всплыл во всех подробностях, а маячил где-то рядом, смутный, но всегда ощущаемый. Темные волосы, запах трав, приметное ожерелье, тонкие, но крепкие ладони…
— Столько лет прошло… — задумчиво проговорил я. — Ты здорово изменилась. Я бы, наверное, тебя и не узнал, даже если бы не терял память.
— А я вот тебя сразу признала, — тихо проговорила Варвара.
Я виновато вздохнул.
— А больше ничего не помнишь? Может, гости какие-то к моей матери приезжали?
— Да много кто приезжал. Когда о ней молва пошла как о… целительнице, к ней даже из Тобольска наведывались. А уж из соседних деревень и подавно. Да и вообще, через Абалаково много народу проезжает — и военные, и охотники, и изыскатели. И всякий лихой люд, чего уж там. Мы ведь, почитай, на самом краю тайги живём. Дальше — уже совсем мелкие заимки.
Дальнейшие расспросы я решил отложить на потом — надо для начала самому разгрестись с нахлынувшими воспоминаниями.
— Да уж, вот так встреча, — покачал головой Полиньяк. — И что же, тебя отправили на учёбу сюда совсем одну? Тебе не страшно?
— Боязно, конечно, немного, — призналась Варвара. — Я не была раньше в городе, тем более таком огромном. Здесь всё так… по-другому. И люди другие.
— Если ты по поводу Кудеярова и его дружков — то не обращай внимания, — сказал я. — Мы тебя в обиду не дадим.
Жак тут же горячо подхватил эту идею.
— Да! Пусть только попробуют, и будут иметь дело со мной!
Варвара рассмеялась, взглянув на француза со смесью теплоты и снисходительности, как на отважно тявкающего щенка.
— Спасибо. Я помню, как ты за меня заступаться кинулся. Только зря ты так.
— Нет, не зря! Ты слышала, что они о тебе болтали? Они назвали тебя… Я даже повторять не буду! — гневно засопел Жак, снова сжимая кулаки.
— Да и господь с ними. Собаки брешут — ветер носит, — спокойно ответила Варвара. — Я к злым языкам ещё в деревне привыкла давно. А там все эти нападки куда обиднее, потому что они от людей, с которыми ты бок о бок живёшь.
— Но это… нес-пра-ведливо! — с усилием выговорив сложноватое для него слово, возразил Жак. — Это нельзя оставлять безнаказанным!
— Слова ранят, если только ты сама открываешь для них своё сердце, — мягко улыбнулась девушка. — Этому меня, кстати, Дарина, мама твоя учила, Богдан. Да и насмешки все эти глупые. Меня с детства дразнят за то, что я… высокая. Но что с того-то? Я ведь не виновата, что парней мне под стать сыскать сложно. Им, видно, завидно, что по сравнению со мной они чувствуют себя недомерками. Вот и бесятся.
— Этому тоже моя мать научила? — усмехнулся я.
— Нет, это уже батюшка с братьями. Они меня вообще оберегают всегда, и при них никто и слова поперёк не пискнет. И для них я всегда самая лучшая и самая красивая.
— Но ты ведь и правда красавица! — воскликнул Полиньяк, и тут же, смутившись, замолк. Правда, Варвара смутилась ещё больше — щёки её заметно порозовели, а взгляд будто приклеился к столешнице. Видимо, комплименты от незнакомцев были для неё в новинку.
— И я всё ещё не понимаю, как они отпустили тебя одну, — насупился Жак. — Тебе ведь нужна защита!
— Я могу о себе позаботиться, — мягко улыбнулась Варвара. |