– Живо! – прикрикнул я, для острастки сверкнув глазами.

Несколько козявок начали расстроено хлюпать носами, а та, у которой юбочка была сшита из желтого березового листочка, разревелась.

– Ну, во-о-о-от, – расстроено пропищал кудрявый паренек в коробке из-под махорки, кажется, самый главный в этой компании.

Он чихнул, вытер курносый красный нос кулачком и с трудом слез с рельса. Следом за ним, ревя, точно белуги, потянулись все остальные.

– И чтобы я вас здесь больше не видел! – крикнул я им вслед. – Ни сегодня, ни завтра, никогда!

Они не ответили и, шурша, словно мышки, скрылись в сухой траве.

– Какое тебе дело до этой мелочи? – спросил Стэфан.

– Не хочу, чтобы у меня на глазах в небытие отправилось больше трех десятков душ.

– Тоже мне души, – проворчал амнис. – Всех в один наперсток уложить можно, и другим накрыть. Не понимаю я этих таракашек. Не могут найти себе более легкий способ для самоубийства? Вечно лезут то под поезд, то под трамвай, то на провода пикли.

– Они слишком наивны, добры и доверчивы, чтобы понимать, какую опасность представляют все эти штуки, – вздохнул я, отходя от края.

Я люблю маленький народец. Во всяком случае, большинство из них. Мне неприятно видеть, как погибают эти создания Всеединого. В последние годы их смерть превратилась почти в стихийное бедствие, но окружающим ровным счетом плевать на какую-то, едва видимую под ногами, мелюзгу, когда есть дела поважнее и покрупнее.

Семь с половиной лет назад я думал примерно также, но шесть лет размышлений и лицезрения печати Изначального пламени в корне поменяли мою точку зрения. Я понял, что любое дело важно, даже самое мелкое и, на первый взгляд, незначительное. Маленький камешек тянет за собой в пропасть огромные глыбы, и от такого камнепада невозможно укрыться.

Банальный пример? Возможно. Спорить не буду. Вот только моя цель в жизни сейчас зависит не от глыб, а от мелочей. И когда я их, наконец-то, обнаружу, буду надеяться, что случившийся камнепад похоронит под собой тех, кто так ловко и без спроса перекроил мою жизнь.

Из-за поворота показался поезд. Черный четырехцилиндровый паровоз с выписанными на боках алыми молниями и алыми колесными центрами, пыхтя и сопя, легко тащил за собой вереницу вагонов – синих, зеленых и желтых,^[11] выплевывая в чистый воздух клубы черного угольного дыма.

– И вот он сошел с небес в паре и дыме, сыпля искрами и воя, точно вырвавшийся из Изначального огня низший, – продекламировал Стэфан.

– Какая-то запрещенная книга? – полюбопытствовал я.

– Речь Князя на предпоследнем военном параде, повествующая о том, что Рапгар не собирается отказываться от своих дальних колоний в угоду шейху Малозана, – рассмеялся амнис.

– А… – протянул я, разом потеряв всякий интерес к цитате.

Поезд, уже полностью сбавив ход, шипя, прополз мимо меня, и я прочитал на двери будки машиниста белые буквы: «Рапгарская северная железная дорога. № 9. Скорый».

Вагоны с лязгом остановились, начало платформы окутало клубами белого пара, и люди посторонились, пропуская выбравшегося из тендера с углем махора. Гигант, измазанный черной пылью от макушки до пяток, сопя, подошел к подводе, на которой его дожидались деревянные ящики. Увалень посмотрел на них, задумчиво пожевал тяжелыми челюстями, почесал одну из двух своих рогатых голов и повернул ее за разъяснениями в сторону паровоза.

Из будки высунулся длиннющий, похожий на гнилую волосатую морковку нос ка-га, обложил помощника трехэтажным загибом, смысл которого заключался в том, что пора отправляться, и вновь скрылся.