Долго она забавлялась таким образом. Но вот как-то раз вечером проходит под окном брат ее, Сикст Тарквиний. Она не узнала его. Зазывает к себе. Он подымается. Ночью ведь все кошки серы. И с ним сталось то же, что со всеми. Но он оставил у нее свой носовой платок, на котором было вышито его имя.

Как только узнала она, какое злое дело они совершили, ее охватило отчаяние. Она сняла подвязку и повесилась вот на той балке. Хороший пример для молодежи!

Покуда старуха путала таким образом все эпохи, соединяя Тарквиниев с Борджа, я не сводил глаз с пола. Я заметил на нем несколько совершенно свежих розовых лепестков, и они навели меня на размышления.

— А кто ходит за садом? — спросил я старуху.

— Мой сын, сударь, садовник господина Ваноцци, у которого сад рядом. Господин Ваноцци все время проводит в Мареммах и почти не бывает в Риме. Потому-то и сад немного запущен. Мой сын всегда с ним. Боюсь, не скоро они вернутся, — прибавила она со вздохом.

— Он очень занят у господина Ваноцци?

— Ах, господин Ваноцци странный человек! Не поймешь, чем они занимаются... Боюсь, что не обходится тут без темных дел... Бедный мой сын!

Она сделала шаг к выходу, словно желая прекратить разговор.

— Значит, здесь никто не живет? — спросил я, останавливая ее.

— Ни живой души.

— А почему?

Она пожала плечами.

— Послушайте, — сказал я, протягивая ей пиастр, — скажите правду. Сюда приходит женщина?

— Женщина? Помилуй бог!

— Да, я вчера вечером видел ее, даже разговаривал с ней.

— Матерь божия! — воскликнула старуха, бросившись к лестнице. — Значит, это была госпожа Лукреция! Пойдемте скорей отсюда, мой добрый господин! Мне говорили, что она бродит тут по ночам, только я не хотела вам этого рассказывать, чтобы не повредить интересам моего хозяина; я думала, вы хотите снять этот дом.

Я не в силах был ее удержать. Старуха, по ее словам, спешила поставить свечку в ближайшей церкви.

Я тоже вышел и отпустил ее, потеряв надежду узнать от нее что-нибудь еще.

Само собой разумеется, в палаццо Альдобранди я ничего не рассказал о своем приключении: маркиза была слишком добродетельна для таких разговоров, а дон Оттавио настолько был занят политикой, что едва ли мог бы дать мне какой-нибудь совет в любовной интриге. Но я посетил своего приятеля художника, знавшего в Риме всю подноготную, и спросил его, что он обо всем этом думает.

— Я полагаю, — заметил он, — что вам явился призрак Лукреции Борджа. Какой ужасной опасности вы подвергались! Если она и при жизни была опасной женщиной, то какой же она стала после смерти! Страшно подумать!

— Нет, шутки в сторону, что бы это могло значить?

— Сразу видно, что вы атеист, философ и для вас нет ничего святого. Отлично. В таком случае, что вы скажете о следующей гипотезе? Предположим, что старуха предоставляет свой дом женщинам, способным зазывать к себе прохожих с улицы. Бывают такие безнравственные старухи, которые занимаются подобным ремеслом.

— Отлично, — возразил я, — но почему же в таком случае старуха не предложила мне своих услуг? Неужели я похож на святошу? Это даже обидно. А потом, мой друг, вспомните, какая обстановка в этом доме. Надо дойти до последней крайности, чтобы удовольствоваться ею...

— Тогда это — привидение, не сомневайтесь в этом. Постойте, еще одна гипотеза: вы ошиблись домом. Черт возьми, дайте подумать: около сада? Маленькая низенькая дверь? Ну, так это моя добрая приятельница Розина. Года полтора тому назад она была украшением этой улицы. Правда, она с тех пор окривела, но это пустяк... Она еще очень недурна в профиль.

Но ни одно из этих объяснений меня не удовлетворило.