Григорий послал очередную косточку в небо, и в этот момент ему доложили о прибытии неожиданного визитёра.

Аудиенции у нового фаворита просил не кто иной, как граф Иван Иванович Шувалов, прежний случайный вельможа Елизаветы Петровны. Озадаченный Григорий велел без дальних церемоний пустить гостя в сад. Граф Шувалов, человек исключительной деликатности, явился перед любимцем государыни в изысканном придворном платье, держался светски и ни словом ни жестом не выразил неудовольствия, что Орлов принимает его запросто, в домашнем халате и турецких туфлях на босу ногу.

Они обменялись приветствиями, Шувалову принесли плетёный стул, и только после нескольких фраз о погоде и ничего не значащих любезностей Иван Иванович решился приступить к делу.

— Случилось так, — произнёс он, подбирая слова и явно испытывая смущение, — что покойной императрице угодно было назначить меня куратором Академии художеств, множество учеников которой жили у меня дома и направлялись за границу на стажировку на мой личный пансион.

Орлов благодушно кивал. Обо всём этом он слышал краем уха, но никогда не вникал подробно.

— Товарищи мои по Академии, господа профессора и Попечительский совет, — сделав над собой усилие, продолжал Шувалов, — ныне, поняв, что мои позиции при дворе ослабли, обвинили меня в растрате казённых денег. Быть может, они полагают, что государыне, которой и моя родня, и я сам доставили много досад, сие будет приятно...

Гришан хмыкнул.

Не зная, как расценить его реакцию, Шувалов поспешил закончить рассказ:

— Я тратил на учеников так много своих средств без записи и учёта, что ныне мне нечем будет оправдаться, если дело дойдёт до суда. В теперешних обстоятельствах мне не у кого искать покровительства. Не соблаговолите ли вы доложить Её Величеству...

— Хотите вишен? — прервал его Орлов. — Угощайтесь. Я сейчас переоденусь, и мы с вами совершим небольшую поездку по городу в открытой коляске.

Гришан встал и, оставив Шувалова в полном замешательстве, исчез за дверями дома. Он не заставил себя долго ждать. Стремительно облачился в приличное для прогулки платье и велел закладывать карту-гондолу.

— Сегодня жарко, так подышим свежим воздухом.

Прихватив с собой соломенную шляпу, полную вишен, Орлов водворился на сиденье рядом с Шуваловым и вольготно закинул руку ему на плечо. Жест, не предусмотренный этикетом, но весьма выразительный.

— Ешьте вишни, граф, и не думайте о печальном, — посоветовал он. А потом крикнул кучеру: — Правь к Академии художеств. Там длинная чугунная решётка такая. Вот мимо неё раз пять проедемся шагом.

Иван Иванович поразился догадливости спутника. Этот простак-гвардеец только-только вступил в должность, а уже понимал, как без слов демонстрировать публике своё благоволение. Если фаворит покажет господам академикам, что расположен к Шувалову, недоброжелатели графа заткнутся сами собой. Не нужно будет даже беспокоить государыню. Тем более что результат беседы с ней непредсказуем: она действительно не любит Шувалова.

Всё это в один момент пронеслось в голове у Ивана Ивановича, и он благоразумно не стал выражать недовольство панибратским жестом Орлова. Спутники приятнейшим образом провели время, ведя ни к чему не обязывающую беседу о картинах, университете в Москве и учёных. Особенно граф просил нового фаворита за Ломоносова.

— Старик вспыльчив, неуживчив, у него много врагов. Да к тому же он любит выпить. Не оставьте его покровительством. Без защиты его заклюют. Он слишком талантлив.

Орлов обещал. За одну поездку он многое узнал о русской научной кухне. Интриги те же, что и при дворе, только рангом пониже, победнее и вместо заботы о благе Отечества у всех на устах просвещение молодёжи.