— Вы супруга Григория Евсеевича?

— Да.

— Принципиальных возражений по этому поводу у нас нет, но, честно говоря, предпочтительней, если мы поговорим с вашим мужем наедине.

Когда жена Микенского покорно вышла, прикрыв за собой дверь, Галина, подсев к журнальному столику, достала бланк протокола и ручку. Заполнив справочные реквизиты, она спросила:

— Григорий Евсеевич, скажите, пожалуйста, в котором часу вы сегодня покинули закулисное помещение Дворца государственных торжеств?

— Часов в восемь.

— Точно не помните?

— С точностью до минуты — нет. Я не смотрел на часы.

— До или после выступления Репиной?

— Кажется, во время. По-моему, она как раз находилась на сцене. Но вы объясните мне, в чем дело. Я же должен знать, чего вы хотите. _

— Людмила Николаевна была убита за кулисами сразу после выступления.

— Как? Каким образом?

— Выстрелом из пистолета.

Кларнетист недоуменно помотал головой, словно пытаясь избавиться от какой-то помехи:

— Так ведь там народу всегда полно. Как в автобусе в час пик.

— На это преступник и рассчитывал. Много народу — легче затеряться.

— Но ведь и свидетелей много.

— Опять же поведение каждого легче вспомнить, если народу мало. А так… — Романова развела руки в стороны, словно демонстрируя тщетность поисков.

— Если вы приехали сюда, значит, меня тоже подозреваете. Но ведь когда я уходил, Людмила в добром здравии стояла на сцене.

-> Григорий Евсеевич, в аналогичных ситуациях бывшие мужья проверяются, находись они в момент убийства хоть за тридевять земель. Вы же сегодня оказались в двух шагах от места преступления.

— Но ведь я уходил, когда она еще пела.

— Сначала вы сказали «кажется».

Микенский помолчал, глядя на Галину, что-то записывающую в бланке протокола. Когда она подняла глаза, он вздохнул:

— Мне нечего добавить. Естественно, я не убивал.

Турецкий и начальник угро Грязнов не без оснований считали, что Галину легко разжалобить. Поэтому они при каждом удобном случае повторяли ей, что внешность обманчива и при допросе необходимо подавлять эмоции, которые могут помешать объективности. Романова прекрасно помнила заветы начальства, однако сплошь и рядом их нарушала. Вот и сейчас — она была настолько уверена в невиновности этого тихого интеллигентного музыканта, что допрашивала его лишь для проформы, не пытаясь уличить во лжи или в каких-нибудь противоречивых показаниях.

— Скажите, вы кого-нибудь подозреваете в убийстве Репиной?

— Нет.

— Что вы можете сказать про режиссера Каблукова?

— Евгений — милейший человек. Некоторое время они жили гражданским браком. Потом вдрызг рассорились, и Людмила сожгла его машину.

— Откуда известно, что это сделала именно она?

— Вот уж не помню, от кого услышал впервые. Но в МОМА, так сокращенно называется московское объединение музыкальных ансамблей, об этом долго говорили.

— Очень интересно, но подробности, я думаю, нам расскажет сам Каблуков. А сейчас мне бы хотелось узнать вашу личную историю. Как вы познакомились с Людмилой Николаевной, как жили, когда развелись.

— Как мы жили, — хмыкнул Микенский, — так это врагу не пожелаешь. Кошка с собакой живут лучше. А познакомились, когда она впервые поехала с нашим ансамблем на гастроли по райцентрам Костромской области. Это было пятнадцать лет назад. Людмила тогда приехала из Мурома, практически без сценического опыта, и прослушивалась во многих ансамблях.