Глава девятнадцатая

Северов потрогал бледный лоб Серафимы Львовны, посчитал в очередной раз пульс на запястье, невольно покачал головой и вылез из бедуинской палатки. Пошли вторые сутки, с того мгновения как он, сам уже ни на что не надеясь, обнаружил в пустыне почти бездыханные тела Соболевой и Аристова. За жизнь Егора он уже не боялся. Внутренним чутьем Северов понял, что Аристову ничего не угрожает. Он молодой, крепкий, выносливый. И самое главное, силен духом и верой в жизнь, жаждой жить, выкарабкаться во что бы то ни стало. А вот Серна совсем плоха. Тело иссохло, мучимое жаждой, и жизнь из него утекала медленно, но упорно, как бесценная вода в необъятный песок. Аристов уже не только окончательно пришел в себя, но даже и встал на ноги, шатаясь, выполз из палатки и теперь сидел неподалеку, подставив лицо теплому ветру.

Солнце клонилось к закату, в эти предвечерние минуты оно становилось ласковым, кротким и совсем не жгло, а только нежно лелеяло землю в своих лучах. Егор сидел, подвернув под себя ноги, уставившись на линию горизонта, туда, куда стремилось закатиться светило. Пустыня из желтой превратилась в бледно-коричневую, потом добавились серые тона, вокруг протянулись длинные тени. В иной ситуации, Аристов бы только позабавился, какие непомерно длинные, тонкие ноги у теней верблюдов и людей. Но сейчас ему было все равно, прекрасен окружающий мир или полон безобразия. Только одна мысль как раскаленное железо жгла его сознание. Выживет ли Серна? Если она погибнет, как ему жить дальше? И стоит ли вообще тогда жить, если исчезнет то, ради чего дается эта жизнь? То, что любовь к Серафиме теперь стала смыслом его жизни, он даже не сомневался. Он совершенно не задумывался над тем, что его возлюбленная замужем, да еще и мать взрослого молодого человека, который, как знать, быть может, станет мужем его собственной сестры. Вот головоломка! Но какое, какое это имеет значение здесь, в пустыне, на краю могилы?

Мягко ступая по песку, сзади подошел Северов и сел неподалеку, тоже скрестив ноги. Аристов протянул ему руку:

– Я был неправ относительно вас, прошу меня простить. Я был груб и нелеп.

– Стало быть, продукты жизнедеятельности ихневмона вкупе с сушеными мышами и прочей гадостью теперь не подвергаются сомнению как лечебное снадобье? – примирительно улыбнулся Северов и ответил дружеским рукопожатием.

– Я готов уверовать в силу любого лекарства, любого чуда, только бы она встала на ноги! – горестно воскликнул Аристов. – Какое мучение видеть, как она погибает, когда уже спасена!

Егор, не стесняясь Северова, закрыл лицо руками, его плечи заходили ходуном.

– Полно, Егор Федорович, погодите убиваться раньше времени, – Северов старался говорить мягко, но при этом не обещая чуда. – У нас есть шанс, я верю, вы верите, лишь бы она сама захотела жить. Понимаете, лишь бы сама захотела! Но мне кажется, что Серафима Львовна покорилась неизбежному исходу, она не сопротивляется смерти. Может, я ошибаюсь, но мне чудится, будто её организм сам желает худшего исхода! Словно она сама для себя уже решила – не жить на этом свете более!

Северов сказал – и подивился, насколько внимательно выслушал его собеседник. Лицо Аристова исказила боль и отчаяние, которые он даже и не пытался скрыть.

– Стало быть, не хочет жить! – ужаснулся Егор.

И в этот миг из шатра донесся слабый стон. Мужчины подскочили и бросились туда. Аристов резко отбросил полог, и розовый свет заходящего солнца осветил верблюжий тюфяк и полуживое тело, распластанное на нем. Даже мягкие лучи солнца не умалили чудовищной бледности лица Серны. Она с трудом приподняла веки, и, по-видимому, на это ушли все её силы. Она повела взором, огляделась, и взгляд её стал вполне осмысленным. Серафима хотела что-то сказать, но засохшие губы склеились, как старая бумага, кровоточили, не давали вырваться словам.