Вскоре его допросили. Родственники жертв Орксинса пришли со своими свидетельствами; многие в лохмотьях, ибо отцы их были убиты как раз из-за богатств, коими владели. Потом говорили хранители царских гробниц Персеполя — те, что не противились сатрапу; остальные были мертвы. Дарий Великий принес Орксинсу наибольшую выгоду, но и могила Ксеркса тоже была обставлена отнюдь не бедно. Сатрап обобрал даже моего собственного господина, лишив скромных вещей, собранных ему в дорогу. Я поведал о том, что видел в Сузах. Орксинса нельзя было обвинить в надругательствах над костьми Кира, ибо не удалось отыскать очевидцев; впрочем, особой разницы уже не было.

В конце Александр сказал:

— Себя избрал ты, чтобы стать пастырем своего народа. Будь ты ему добрым пастырем, сегодня ты покинул бы мой дворец с почестями и подарками. Но ты был хищной тварью — и умрешь, как подобает зверю. Уведите его… Багоас, ты можешь говорить с ним, если хочешь.

Когда Орксинса вели мимо меня, я коснулся его руки. Даже в ту минуту в нем еще теплилось презрение к евнухам. Я сказал:

— Помнишь ли ты Артембара, сына Аракса, своего друга, у которого ты гостил и которого предал, когда умер царь Арс? Я — его сын.

Признаться, я уже не чаял, что это будет значить для него хоть что-то после всех прочих обвинений. Но от рождения преступник был в достаточной мере наделен гордостью, чтобы ощутить досаду. Орксинс оттолкнул мою руку; он попрал бы меня ногами, если б только мог.

— Стало быть, это тебе я обязан смертью? Надо было догадаться и купить у тебя помилование. Что ж, былые времена возвращаются вновь. Евнух правит страною.

Александр произнес с трона:

— И евнух повесит тебя, ибо он — лучший мужчина, чем ты сам. Багоас, оставляю казнь на твое попечение. Проследи, чтобы все было сделано завтра же.

Невелика премудрость. Человек, в чьи обязанности входило приглядывать за казнями, устроил все сам и лишь обернулся ко мне за приказом вздернуть мерзавца. Орксинс извивался и корчился на высокой виселице против широкого неба Пасаргад. С великим стыдом я понял, что нахожу это зрелище отвратительным и не могу насладиться им, как должно. Это было отступничеством пред памятью отца и неблагодарностью пред Александром. В сердце своем я воззвал:

«Милый отец, прости мне, что я не воин и принял свой жребий, не ропща. Вот умирает человек, предательски убивший тебя и укравший у тебя сынов твоего сына. Благослови меня, отец». Должно быть, он дал мне благословение, ибо никогда впоследствии не возвращался ко мне в моих снах.

Птолемей занес в книгу лишь то, что Орксинс был повешен «особо выбранными людьми, по приказу Александра». По-моему, он полагает, что из-за упоминания моего имени повествование о казни потеряло бы законный вид. Не важно. Он не слыхал о той ночи, когда мой господин вытащил из меня, еще мальчишки, рассказ о злоключениях детства. Александр не нарушал своих обещаний, как о том пишет сам Птолемей.

Сатрапию он отдал Певкесту, спасшему царю жизнь в городе маллов. После смерти Орксинса никто даже не упрекнул Александра в том, что он не назначил перса на его место. Впрочем, царь не допустил ошибки. Певкест полюбил страну, он понимал нас и ценил уклад нашей жизни. Он даже носил наши одежды, которые весьма ему шли. Он часто практиковался в персидском, разговаривая со мною. Он справедливо правил сатрапией, столь же любимый, сколь ненавидим был Орксинс.

Мы двинулись к Персеполю. Александр жил бы там все это время, не будь знаменитый дворец сожжен.