Элизабет Адлер. Персик
МОЕЙ ДОЧЕРИ АНАБЕЛЛЕ, С ЛЮБОВЬЮ
ЧАСТЬ I
1
Ночь была черной, без сияния луны, без единой звездочки, а холодный ветер пронизывал поля, шелестя грустной журчащей колыбельной. Девушка была молода. Ее дешевенькое легкое летнее платьице липло к тоненькому телу, задираясь и обнажая ноги, когда она с трудом выбиралась из машины со своей ношей. Стоя на дороге, девушка с сомнением смотрела на посыпанный гравием подъезд для машины. Она смогла различить только очертания большого здания, освещенного единственной мигающей лампочкой. — Иди. Поторопись, пожалуйста, — скомандовал мужской голос из машины. — Сделай это, и давай выбираться отсюда. Спотыкаясь на высоких каблуках, девушка прошла по дорожке, часто дыша, крепко прижимая сверток к себе, резко втянула в себя воздух от боли, подвернув лодыжку на зыбком гравии. Путь, который отрежет ее от будущего, казался бесконечным. Лампа неожиданно осветила ступеньки. Дрожа, она положила свою ношу, поправила голубое одеяло и проверила булавку, скалывающую его. Подняв глаза, девушка прочитала надпись, сделанную металлическими буквами: «Мэддокский благотворительный приют. Основан в 1885 году». Ее взгляд упал на неподвижный голубой сверток. — Никаких записок, — предупредил мужчина, — никаких пометок, иначе они смогут выследить тебя. Ветер насквозь пронизывал ее, и она с сомнением взглянула на полированный латунный дверной колокольчик. Можно было бы позвонить и убежать, прежде чем кто-нибудь ответит. Но вдруг она не успеет? Свет лампы выхватил бледные ноги и пурпурные туфельки на шпильках, когда девушка повернулась и побежала, легко и быстро, обратно по дорожке, к машине, к любовнику. Она была свободна. Внезапный рев мотора разбудил ребенка. Вырываясь из кокона своих одеял, он начал пищать, тоненький звук становился все громче и громче, пока не перешел в плач. Великий плач гнева. Две женщины во фланелевых ночных сорочках и папильотках отодвинули массивные задвижки и открыли дверь. — Еще один ребенок, — сказала одна из них. — Третий в этом месяце; что мы будем делать с ними? Людям не следует рожать детей, которых они не хотят, — проворчала вторая, наклоняясь, чтобы поднять пищащий сверток. — О, Боже, этот принесет нам много хлопот, послушай, как он кричит. — Я позвоню в полицию, — сказала вторая, — она не могла далеко уйти. — Я слышала звук отъезжающей машины. Думаю, что мать уже достаточно далеко. Мы слишком близко находимся от границы округа — они, должно быть, подумали об этом, когда строили приют в этом месте. Нам подбрасывают незаконнорожденных с четырех округов, и найти их матерей невозможно. Ну, ладно, кто это — мальчик или девочка? Женщина расколола одеяло и подняла все еще плачущего, с красным личиком ребенка. — Мальчик, — сказала она, — не больше двух дней от роду. — Нам лучше взять его наверх и дать ему бутылочку с молоком. Может быть он перестанет плакать, а то всех разбудит. Завернув малыша в одеяло, женщины пошли через холодный темный холл. — Как мы назовем его? — спросила одна другую, поднимаясь по незастланной ковром лестнице. — Ноэль, — решительно ответила женщина. — Но сейчас апрель! — запротестовала другая. — Ноэль — имя, которое дается детям, появившимся на свет на Рождество. Хриплый смех женщины раздался в темноте. — Так пусть у него будет рождественское имя. Здесь кратчайший путь к Рождеству.
2
Комната Эмилии де Курмон была освещена отблеском великолепного флоридского рассвета, обещающего еще один золотой день. |
