— Майор, вы сами не знаете, что говорите, но мы объяснимся завтра поутру. — Я встал из-за стола, и все разошлись.

Вскоре полковник Дельмар пришел ко мне в комнату и, осуждая поступок майора, приписывал его излишнему употреблению вина и надеялся, что к утру он непременно будет просить извинения.

Я также почти уверен был в этом и спокойно заснул, но вечером полковник Дельмар снова пришел ко мне.

— Представьте, Кин, — сказал он, — я был у майора; к удивлению моему, он не только не отпирается от своих слов, но и теперь повторяет их. Я старался уговорить его, но напрасно.

— Что ж, — отвечал я, — теперь остается одно средство — дуэль.

— Как друг ваш, я просил его сознаться в ошибке, но он был непреклонен. Тогда я сказал ему, что буду вашим секундантом. Хорошо ли я поступил, Кин?

— Прекрасно; я премного вам обязан, — отвечал я.

— Он сошел с ума, решительно сошел с ума! — вскричал полковник Дельмар. — Я очень жалею, что он сюда приехал. Я помню, что несколько лет назад он имел много дуэлей, но думал, что он давно уже их бросил. Хорошо ли вы стреляете, Кин? Он отличный стрелок.

— Могу подстрелить противника, полковник. Правда, что я один только раз дрался на дуэли и неохотно буду драться теперь; но мне более ничего не остается, и если необходимо проливать кровь, то пусть она падает на голову зачинщика.

— Правда — отвечал полковник Дельмар, кусая губы. — Но я надеюсь, что успех будет на вашей стороне.

— Я не имею особенной неприязни к майору, — сказал я, — но так как он такой отличный стрелок, то я постараюсь вернее наводить пистолет. Я довольно знаком с оружием и видел столько пуль над своею головою, что могу быть под ними хладнокровным.

Между тем как полковник выходил из комнаты, вошел слуга и доложил ему, что капитан Грин желает переговорить с ним по одному важному делу. Чтобы не быть лишним, я ушел в свою комнату, но, возвратясь, нашел уже полковника одного.

— Ну, Кин, — сказал он, — все устроено. Майор не хочет и слышать о примирении. Вы должны стреляться сегодня вечером.

На это отвечать было нечего, и мы расстались; я пошел в гавань, а полковник стал писать письма.

Читателю покажется, быть может, что в этом случае я был слишком хладнокровен, но дело в том, что мне, не имеющему ни жены, ни семейства, не нужно было делать никаких приготовлений. Я знал, что шел на дурное дело, но, сожалея о жалкой необходимости, все-таки не мог поступить иначе. Я не знал середины в тех случаях, когда должно или пожертвовать мнением света и быть повсюду презираемым, или решиться отнять жизнь у другого; как бы ни судили об этом на том свете, но на этом между моряками и солдатами рассуждали по-своему. Я старался удалить от себя эти мысли до того времени, которое должно было решить мою судьбу.

Возвратясь из гавани, я сел обедать с полковником. Едва мы встали из-за стола, как он напомнил мне, что пора ехать; противник мой и его секундант не заставили себя дожидаться. Полковник поставил меня на место, но так, что лучи заходящего солнца падали мне прямо в глаза. Я заметил ему это и просил переменить место. Он перевел меня по другому направлению и снова поставил на место, но я заметил, что за мною был столб, делавший из меня верную цель для противника.

— Я неопытен в этом деле, Кин, — отвечал полковник Дельмар, — и делаю странные ошибки.

Тогда я сам назначил нам места. Пистолеты зарядили и подали нам. По сигналу мы выстрелили вместе.