— Говорите, Лукас Мендес, теперь вы приказываете.

— Вы смеетесь, ваша милость!

— Нисколько; я в восторге, что, в силу обстоятельств, после того как вы были моим слугой, вы делаетесь равным мне, и очень возможно, что скоро сделаетесь моим повелителем.

— Наша жизнь состоит из контрастов. Вы поймете это, ваша милость, когда будете постарше. Знайте только, что бы ни было, я останусь навсегда вашим другом. А пока скажите дону Порфирио, чтобы он напал на Урес врасплох, в этот четверг, то есть через четыре дня, в пять часов вечера, за час до заката солнца, ни раньше, ни позже, и пусть не беспокоится о том, что произойдет в тот день в городе.

— Все будут исполнено, как вы сказали; через два часа Пепе Ортис выедет на встречу к дону Порфирио.

— Отлично; куда вы спрятали своих охотников?

— Они теперь на шхуне, которую я нарочно нанял.

— Они не сойдут на землю?

— Только некоторые, на которых я наиболее полагаюсь.

— В каком трактире они остановятся?

— У Домингеса, на набережной, почти напротив таможенной брандвахты.

— Я знаю ее; место удачно, и Домингес человек верный; в четверг, при закате солнца, пусть ваши охотники высадятся, как можно осторожнее; чтобы не возбудить подозрений, переоденьте их в костюмы стрелков и ждите меня.

— Слушаю.

— Будьте осторожнее, а пока прощайте. Да, если вы мне понадобитесь до четверга, где я могу найти вас?

— На моей шхуне! Я не выйду оттуда до последней минуты.

— Итак, решено. До свидания, дон Торрибио! Скоро вы убедитесь, до какой степени я предан вам! — прибавил старик в сильном волнении.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего, извините меня, до свидания!

— До свидания, Лукас Мендес, желаю вам успеха!

— Теперь наша судьба в руках Бога! — проговорил старик в раздумье.

Через десять минут дон Торрибио, перейдя реку, выезжал из леса.

— Еще четыре дня! — сказал Лукас Мендес, провожая взглядом молодого человека. — Четыре дня, и потом!.. О Господи! Помоги мне! Тебе одному известно, что я начал эту борьбу не только из мести! Справедливость должна восторжествовать, наделив каждого по заслугам.

Он вошел в палатку и через несколько минут вышел оттуда, переменив костюм, а через час уже въезжал в Урес.

Подъехав к густой чаще, он остановился и два раза крикнул по-совиному.

Почти тотчас же со всех сторон ему ответили такими же криками, точно он вспугнул целую стаю сов; вслед за тем начали появляться всадники и молча становились за ним в ряды; все в мундирах стрелков; сам же Пепе Ортис был в капитанском мундире.

— Сколько нас? — спросил он сдержанным голосом.

— Пятьдесят, — ответил ему лейтенант, по голосу которого можно было узнать, что это был дон Руис Торрильяс де Торре Асула, — больше я не успел собрать, но зато каждый из них стоит троих по своей храбрости и честности.

— Благодарю вас от имени дона Торрибио и дона Порфирио!

— Не стоит благодарности; итак, сегодня ночью?

— Сию минуту, ваша милость; наши войска уже заварили кашу, а дон Порфирио ждет условного сигнала, чтобы нагрянуть со стороны Ариспе.

— А нам что делать?

— Мы присоединимся к дону Торрибио; он теперь сидит в трактире подле речки. Вы больше никого не ждете?

— Нет, все мои люди здесь!

— Ну, в таком случае, — сказал Пепе Ортис, принимая тон командира и обнажаю саблю, — направо, по четыре в колонну и марш скорой рысью!

Лишь только маленькое войско удалилось, из кустов выпрыгнул человек и пустился вслед за всадниками, приговаривая со злорадством:

— Молодец, Матадиес! Вот дураки-то: рассказывают громко о своих делах среди дороги.