Алексей обнимал ее нежно и уверенно. Катя взмыла на невероятную высоту и парила, как парит в поднебесье ястреб, поднятый восходящим потоком воздуха, и потом рухнула с этой высоты в темную благоухающую бездну, и снова взлетела, и снова сорвалась вниз – на этот раз медленнее…

Затем они лежали рядом, за окном шумело море, и громко пели цикады, и тело Кати было наполнено шумом прибоя и пением цикад. На полу комнаты играли и переливались серебряные блики лунного света. Странно, подумала Катя, ведь луна, кажется, зашла еще до того, до того, как они…

Впрочем, это не имело никакого значения.

Значение имела только рука Алексея, легко и свободно лежавшая на ее груди. В смуглом лунном свете она казалась бронзовой, как рука античной статуи.

А потом она вспомнила про Павлика, вскочила, поспешно оделась.

– Куда ты… – сонно проговорил Алексей.

– К ребенку. – Она наклонилась над ним, быстро и нежно поцеловала, почувствовав на губах солоноватый привкус его дыхания.

Горничная сидела возле кроватки Павлика, в ушах у нее были наушники плеера, она раскачивалась в такт своей неслышной музыки. Катя протянула ей деньги, поблагодарила.

Девушка вынула наушники, взглянула, едва заметно улыбнулась – и Катя почувствовала вдруг неловкость, как будто та поняла, где она сейчас была и чем занималась.

Девушка выскользнула из номера.

Катя склонилась над кроваткой.

Павлик спал, как он спал в младенчестве – повернувшись на правый бок, засунув в рот большой палец, едва слышно посапывая. Катя осторожно высвободила его руку, поправила одеяло. Ребенок что-то забормотал во сне.

И вдруг она почувствовала щемящую жалость – как будто поняла, что Павлик чем-то обделен…

Что за ерунда! У него все есть, он окружен любовью…

Она легла, но долго не могла заснуть.

Что она наделала! Изменила мужу, вот и все, послышался внутри чужой ехидный голос, ничего страшного, дело житейское, не ты первая, не ты последняя.

Но это неправильно, она никогда раньше так не делала, как-то это… грязно, что ли…

«Сам виноват, – с неожиданной злобой подумала она о муже, – не надо было отпускать меня одну. Дела у него, видишь ли, важные. Это все свекровь, зараза…»

А потом оказалось, что уже позднее утро, и за окном щебечут птицы, и ослепительно сияет солнце, и Павлик сидит на полу возле ее кровати и смотрит на нее с нетерпением.

– Мама, мамочка, ну что ты все спишь и спишь? Я уже давно не спу… не сплю!

Она приняла душ, и они пошли на завтрак.

В ресторане она встретила Алексея, но сделала вид, словно между ними ничего не было. Просто кивнула, как обычному знакомому, как одному из соседей по отелю. И он поддержал ее игру, только спросил, как себя чувствует Павлик.

– Прекрасно! – Катя благодарно улыбнулась. – Кажется, он уже все забыл!

А глазами сказала ему, что она тоже все забыла. Но Алексей ей не поверил. Она сама себе не верила.

На пляже она устроилась рядом с симпатичной английской парой, у которой был сын такого же возраста, как Павлик. Она поглядывала на них с легкой завистью. Мальчишка висел на отце, и видно было, что обоим доставляет это огромное удовольствие. Они кувыркались в воде и стояли на голове на суше. Папа подбрасывал свое чадо высоко в небо, ребенок визжал от радости. Его мать только счастливо улыбалась, глядя на них. Катя же грустно думала, что ее муж никогда не ведет себя так с Павликом. Все-то ему некогда, вечно он занят. Или говорит так. Либо его дома нет, либо торчит у матери в кабинете. Вот что они там делают, на работе, что ли, не наговорились?

Заметив, что Павлик приуныл, сосед стал возиться с обоими мальчишками. И его сын нисколько этому не противился, не отпихивал Павлика, не предъявлял на папу исключительные права.