– Ну, ладно. А вы, Вера Николаевна, кому-нибудь рассказывали о перстне?

– Я? – усмехнулась краем губ румяная, ясноглазая Вера. – Нет. Я в походы теперь не хожу, а больше мне рассказывать страшилки негде. А всерьез такую ерунду и рассказывать не стоит.

Что ж. Оставалось допросить саму вдову, она сейчас как раз одна, самое время с ней побеседовать, спускаясь на улицу по скрипучей деревянной лестнице, размышлял майор. А семья Кирилловых ему понравилась. Хотя алиби он у супругов все равно проверит. Да и сынишка убитого тоже хороший мальчик. Правильный, с неуместной горечью подумал майор и тут же себя одернул. Не раскисать. Не сейчас, не время.

А ведь у майора тоже был сын, и было бы ему примерно столько же, сколько сейчас Родиону Платонову, шестнадцать. Да вот не судьба. Погибли его сын с женой, не уберег он самых дорогих людей. В тридцатом году послали его на Волгу помогать местным властям с коллективизацией, а он, дурак, и жену с сыном прихватил, нет бы им в Ленинграде остаться. Поселились в большой деревне, стали с местным партийным руководством решение партии в жизнь претворять. Да народишко больно темный оказался, они им про колхоз, про трактора, про светлое будущее, а эти дурни вцепились каждый в свой клочок пашни, в свою коровенку, и хоть ты их режь. До того дошло, что когда пошли по дворам орудия труда переписывать, врукопашную кинулись. Их с будущим председателем едва не порешили, да они не дались, забаррикадировались в местном сельсовете. Благо, у Андриана Дементьевича «наган» был. Да, они-то забаррикадировались, а жена Зинаида с сыном Егоркой дома были, вот их-то мужички на улицу и выволокли и вместе с бабами до смерти забили, пока майор в сельсовете отсиживался. Да знай он, что творится, не телеграммы бы в район отбивал, а сам себя в руки мужичкам отдал. Нате, терзайте, только сыночка с женой не губите! Майор почувствовал, как обожгло щеки, не сдержался. Утерев рукавом лицо, оглянувшись по сторонам, Андриан Дементьевич поспешил прочь со двора, пока никто не увидел, как майор из уголовки слезами заливается. Не пристало ему нюниться, как бабе, а о сыночке и о Зине покойнице он дома, бессонной ночью думать будет.

20 июня 1936 г. Ленинград

– Кто там? – раздался из-за двери робкий, чуть испуганный голос.

– Майор Колодей, уголовный розыск. Мы с вами вчера беседовали, – напомнил майор.

Дверь приоткрылась на длину цепочки, и в щелку выглянуло бледное, худенькое личико Евдокии Андреевны.

– Простите, после смерти мужа я боюсь каждого шороха, – глядя на майора несчастными, потемневшими от горя глазами, пояснила Евдокия Андреевна, звякая цепочкой. – Проходите.

Идя за Евдокией Андреевной по коридору, Андриан Дементьевич отметил, как сгорбилась, постарела за последние сутки эта маленькая, хрупкая женщина с удивительными васильковыми глазами. И захотелось майору обнять ее, пожалеть…

Что за ерундовина лезет ему сегодня в голову, встряхнулся майор, женщину, конечно, жалко, ну да ничего. Сын уже взрослый, выживут.

– Присаживайтесь, – входя в уже знакомую комнату, предложила Евдокия Андреевна, устраиваясь на черном кожаном диване. – Слушаю вас.

– Я по поводу перстня, – приступил к делу майор. – Сегодня я беседовал с вашим братом, он рассказал мне про Распутина… – Майор сделал небольшую паузу, но никакого комментария от Евдокии Андреевны не дождался. – И в связи с этим хотел спросить, кто еще, кроме членов вашей семьи, мог знать о… скажем так, уникальности этого ювелирного изделия?

– О том, что его подарил нам отец Григорий? – без всякого смущения уточнила Евдокия Андреевна.