Но все фотографии объединяли две черты: во-первых, все они были достаточно старыми — самой новой из них было не меньше тридцати лет, и, во-вторых, на всех этих фотографиях люди позировали. Они знали, что их фотографируют, готовились к снимку заранее, старались выглядеть лучше и интереснее. Но в самом конце нам попалась карточка, которая сразу выбилась из общего ряда.

Я задержалась на этом снимке и, покосившись на Надежду, увидела, что она тоже пристально его рассматривает. На этом снимке была женщина, но она не позировала. Нет уж, что-что, а она точно не позировала. Женщина на фотографии кричала, лицо ее было искажено ужасом.

— А это кто? — изумилась Надежда, но я пожала плечами.

— Понятия не имею. Мне кажется, что эту фотографию я никогда раньше не видела. Она настолько непохожа на все остальные, что я бы ее обязательно запомнила.

Когда баба Варя показывала мне этот альбом, этого снимка не было.

— Начать с того, что она цветная, — вставила Надежда, — а все остальные сделаны в такие времена, когда цветной фотографии не было и в помине. Судя по костюмам, — Надежда смотрела на фотографию с все большим интересом, — в этом альбоме нет ничего, относящегося не только к девяностым, но и к восьмидесятым годам. Пожалуй, даже к семидесятым. Самое позднее, что я здесь вижу, если не ошибаюсь, конечно, — это конец шестидесятых. Очевидно, баба Варя с тех пор перестала фотографироваться: ей стало грустно смотреть на свое стареющее лицо. А эта фотография выбивается из всех остальных. Тем более вы говорите, что никогда не видели ее прежде.

А когда вы вообще в последний раз рассматривали этот альбом?

— Давно, больше пяти лет назад, когда баба Варя была еще жива. Мы смотрели альбом вместе с ней, и она рассказывала мне о каждом снимке. Потом она умерла, а позже, когда мы переезжали, я попросила у свекрови альбом на память. Она отдала мне его спокойно, потому что никакой ценности для их семьи он не представлял: родных там никого, кроме самой бабы Вари…

— Какая странная фотография, — задумчиво проговорила Надежда, — поглядим-ка мы на нее получше.

Она осторожно вынула фотографию из косых прорезей альбома и поднесла поближе к свету. Действительно, все здесь было странно. Женщина на фото была снята в высоком окне почти в полный рост, потому что подоконник был очень низкий, и она открывала рот, как будто хотела крикнуть — и не могла… Или кричала, а ее никто не слышал. И за ее плечом я разглядела еще одно плечо и руку — мужскую, были видны рукав пиджака и белая манжета рубашки.

И эта рука вызывала еще большее беспокойство, чем лицо женщины.

Я указала Надежда на мужской рукав, она кивнула, как видно, мысли наши шли в одинаковом направлении.

— Слушай, — она от волнения стала обращаться ко мне на «ты», — этот мужчина у нее за спиной, ведь это же убийца! Она стоит в очень неустойчивой позе, он толкает ее в плечо, и секундой позже она вылетает в окно — видишь, ей уже не за что схватиться руками, а наклон тела такой, что на ногах не устоять. Эта фотография самого настоящего убийства.

Я похолодела. Мало мне бесконечных неприятностей, мало трупа в собственной квартире, так вот еще — в старом безопасном уютном семейном альбоме нахожу тайну чужой смерти! Чушь какая.

— Почему вы думаете, что это именно настоящее убийство, а не кадр из фильма, допустим? — агрессивно спросила я Надежду.

— А как этот кадр попал в альбом? — не менее агрессивно возразила она мне. — Вполне современная фотография, совершенно не потрепанная, новая, в общем.

— Я не могу объяснить, как этот кадр попал в альбом, а вы можете объясни