— Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю. Об Эндрю Джэксоне. Он оскорбил меня. Если бы это был мой дом, я просто пристрелил бы его!

— Мистер Джэксон! Но каким образом? Мистер Джэксон восхищается тобой, он не оскорблял…

— Он восхищается моей женой, а не мною. Он старается выставить меня в смешном виде, чтобы отобрать тебя у меня.

Она присела на бревенчатую скамью около выскобленного рабочего стола Молл. Рейчэл расслышала лишь обрывки вопросов своей матери и громких ответов Льюиса. Очевидно, Эндрю сделал какое-то замечание по поводу уклоняющихся от обработки земли, а Льюис принял это замечание на свой счет. Она не заметила, как ушел Льюис, но когда отвела взор от очага, то увидела в дверях Джона Овертона. Был теплый солнечный день, рукава его рубашки были закатаны, а пальцы измазаны чернилами. Она почувствовала себя так, словно ее выставили напоказ, у нее было единственное средство скрыть свои чувства — удалиться в свою комнату и захлопнуть дверь. Многие умеют маскировать свои эмоции, если бы и она могла…

— Прости меня за вмешательство, но я слышал… шум. Льюис опять принялся за свое?

Миссис Донельсон кивнула с мрачной безнадежностью, а затем вышла из кухни.

Рейчэл заговорила:

— Джон, я должна просить тебя сделать что-то неприятное.

— Ты хочешь, чтобы мы уехали?

— Нет… не ты… только мистер Джэксон.

— Мы уедем оба, Рейчэл.

Он вытянул руку на столе и положил ее на ладонь Рейчэл с подогнутым большим пальцем.

— Но мне не хотелось бы делать этого. Льюис Робардс — вероятно, единственный человек на границе, который не понимает, какие последствия будет иметь оскорбление Эндрю Джэксона, его несправедливое обвинение.

Он принялся ходить взад и вперед по кухне. Никогда раньше Рейчэл не видела его таким рассерженным, его серые глаза стали холодными, как мрамор.

— В следующем месяце Эндрю и я поедем на выездную сессию суда. Никому не покажется странным в Нашвилле, если мы не вернемся к Донельсонам. Но если мы неожиданно уедем, то люди обязательно спросят: почему? Я попрошу Льюиса потерпеть до нашего отъезда на следующую сессию суда в Джонсборо.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы подняться в спальню четы Робардс.

— Джон, я всегда доверял тебе, — крикнул Льюис, — а сейчас ты действуешь против меня!

— Как твой родственник, — прервал его Овертон, — я считаю своим долгом огреть тебя дубиной по башке. Но как твой адвокат дам тебе совет.

— Мне не нужны твои советы, — выпалил Робардс.

— Льюис, когда я уехал из твоего дома в Нашвилл, я согласился быть твоим эмиссаром, полагая, что ты получил урок. А сейчас ты ведешь себя опять не по-мужски. Когда ты успокоишься, то осознаешь, что между твоей женой и Эндрю Джэксоном не было ничего неподобающего. Я ел вместе с этим человеком за одним столом, мы проводили ночи вместе, работали, путешествовали, я был около него все время, я знаю его характер. Если ты выставишь его отсюда, тебе придется вновь искать выход, как это ты сделал в Харродсбурге, извиняться и объяснять, что все дело в твоем необузданном воображении.

— Ты вправе истолковывать таким образом, — ответил Льюис сухим, грубым тоном. — Я склонен думать, что в конце концов, возможно, я был прав в отношении Пейтона Шорта.

Ошеломленная Рейчэл, почувствовав дурноту, присела на стул.

— Прости меня, Рейчэл, — сказал Джон, — за все случившееся. Я давил на тебя, чтобы ты позволила мужу вернуться, я послал сюда Эндрю Джэксона. Мое вмешательство сегодня побудило Льюиса вспомнить старые раны и вновь оскорбить тебя. Я расскажу Эндрю сегодня вечером, и завтра утром мы уедем.