Рейчэл обнаружила, что к ней возвращается естественная жизнерадостность и огромная потребность быть веселой, петь и шутить, быть счастливой уже потому, что ей двадцать два года и она переживает прекрасную весну. Она начала посещать танцы у соседей; по воскресеньям Донельсоны и их друзья наполняли закусками корзинки для пикника и ехали вдоль реки, отыскивая тихие мелкие места, где течение сдерживалось извилистым руслом и можно было спокойно бродить в прохладной воде. Однажды она присоединилась к Джону и Эндрю и к миловидной дочери поселенца, только что приехавшего в Нашвилл. Они гуляли по дороге вдоль реки, и теплое солнце ласкало их лица. Ей нравилось ходить пешком, у нее была неторопливая походка, и она легко перемещалась в пространстве своим компактным грациозным телом. Ее голова сидела немного низковато на плечах, создавая впечатление полной легкости, и ее длинные стройные ноги успевали за быстрыми шагами Эндрю.

Джон и миловидная блондинка шли впереди. Рейчэл и Эндрю рассуждали о том, что им хотелось бы получить от жизни. Рейчэл было не трудно сказать, хотя и трудно достичь: ей нужен муж, с которым она могла бы жить в мире и любви, дети, дом здесь, на утесе, над медленно текущей зеленой рекой Кумберленд.

Оказалось, что у мистера Джэксона нет желания стать великим юристом.

— Я не обладаю подобно Джону талантом в области права, — сказал он. — О, я работаю достаточно хорошо, но право — это не то, чем я хотел бы заниматься всю жизнь, это область, доступная лишь для молодых людей с характером. Я хотел бы быть плантатором. Именно этого желал мой отец в Уоксхаузе. Я хотел бы засадить сотни акров и смотреть, как растет здоровый и обильный урожай под солнцем. И я хотел бы выращивать чистокровных лошадей.

— Но право — это открытая дверь в политику, — возразила Рейчэл. — Стокли говорит, что через несколько лет мы станем штатом. Хотелось бы тебе стать конгрессменом или, быть может, губернатором?

— Нет, — поспешно ответил он. — У меня нет политических амбиций. Я даже приглядел хорошенькое местечко около Натчеза на испанской территории, когда ездил туда по делам в прошлом году. — Он повернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал: — А теперь я хочу жить здесь, в Кумберленде.

Из Харродсбурга прибыла группа торговцев. Они передали миссис Льюис Робардс пачку писем. Рейчэл устроилась в большом кресле под окном и разложила письма по датам, указанным в первых строчках. Затем быстро прочла их, почти не думая и ничего не чувствуя, а потом вернулась к началу, взвешивая каждую строчку.

Во-первых, Льюис уверял ее, что, находясь дома, он полностью восстановил свою энергию; что болезнь его матери ослабила ее и он взял на себя управление плантацией; что он нанял двух солдат, воевавших вместе с ним во время войны, для работы на плантации и ее обороны; что он продал часть рабов, мужчин и женщин. Он извинялся за причиненные ей волнения, уверял, что любит ее, и спрашивал, не вернется ли она в Харродсбург как можно скорее.

Она погрузилась в размышления: как умно и тщательно согласованы письма в расчете рассеять ее страхи. Вопрос о молодой рабыне никогда ими не обсуждался, однако он явно понимал, что она знает об их отношениях, и заверял, что девушка была продана. Он также доводил до ее сознания мысль, что коль скоро новые нанятые служащие — обученные солдаты, то не будет постояльцев, которые могли бы возбудить его ревность. Наконец, он давал понять, что взял на себя управление плантацией и поэтому будет вести себя ответственно.

В дни, когда она была полна решимости не возвращаться в Харродсбург, Рейчэл не могла себе представить, что муж прибегнет к таким доводам. Она была рада, что Льюис все еще любит ее, признательна ему за его желание перестроить свою жизнь так, чтобы у них появилась возможность жить по-доброму вместе. Она не знала, насколько велика такая возможность.