Россия ставила своей целью вооружённый контроль над черноморскими проливами и Константинополем и достижение доминирующего положения на Балканах за счёт Австрии. Правящие круги, включая императора Николая II, великого князя Николая Николаевича, министра иностранных дел Сазонова и военное руководство, понимали, что цели можно достигнуть только путём общеевропейской войны, и были готовы на это.

Франция, особенно с приходом Пуанкаре на пост премьера, а затем президента, рассчитывала на возвращение отторгнутых у неё провинций Эльзас и Лотарингия, осознавая, что это возможно лишь в результате европейской войны и разгрома Германии. Учитывая, что последнее немыслимо без участия России, Париж стремился вовлечь Петербург в конфликт, чему служили усилия Пуанкаре и посла Извольского.

Германия была единственной великой державой, не имевшей конкретных целей в будущей войне. Она стремилась укрепить свои позиции в Европе, ухудшившиеся с конца XIX в. из-за несбалансированной внешней политики и ошибок руководства, включая кайзера Вильгельма П. В конфликте с Сербией Берлин поддержал Вену, боясь лишиться единственного союзника, но не имел реального контроля над её политикой.

Италия и Турция в силу геополитической несамостоятельности могли рассчитывать на реализацию своих целей, только примкнув к одному из блоков. Входившая в Тройственный союз Италия отказалась выступить на стороне ненавистной ей Австро-Венгрии, а затем присоединилась к Антанте после обещания территориальных приобретений. Турция, стремившаяся удержать распадавшуюся империю, встала на сторону Центральных держав, видя в союзе с ними единственную надежду сохранить статус-кво.

Великобритания была единственной великой державой с глобальным видением событий. Действия министра иностранных дел Грея объяснялись не «нерешительностью», но политическим расчётом, направленным на эскалацию конфликта, который должен был лишить Германию военного флота, колоний и возможности эффективно вести внешнеэкономическую экспансию, что было стратегической целью британской политики. Своевременно заявив о готовности вступить в войну, Лондон мог удержать Берлин от объявления войны России и, как минимум, Франции.

Была ли Первая мировая война неизбежной? Марксисты отвечали уверенным «да», ссылаясь на экономическое соперничество и опираясь на сомнительный тезис о том, что империалисты не могут не воевать друг с другом, поскольку им это выгодно. Конечно, война возникла не на пустом месте, но её причины связаны не только с экономикой. Россия могла нормально развивать свой экспорт и без вооружённого контроля над черноморскими проливами. Во Франции было немало людей, понимавших, что с Германией выгоднее торговать, чем воевать, а напоминания про Эльзас и Лотарингию могли пригодиться как аргумент в сугубо экономическом споре. Даже англо-германское соперничество, ставшее глубинной причиной конфликта, не требовало непременного обращения к оружию, как показало соглашение о Багдадской железной дороге. Фабр-Люс утверждал: «Действия Германии и Австрии сделали войну возможной, действия Антанты — неизбежной». Я бы сказал по-другому: «Экономическое соперничество сделало войну возможной, действия политиков — неизбежной». При желании договориться можно всегда — но только при обоюдном желании. Поэтому уже после Второй мировой войны знаменитый советский дипломат Андрей Громыко часто повторял: «Лучше десять лет переговоров, чем один день войны».

Теперь попробуем оценить результаты войны, исходя из целей сторон.

В максимальном тактическом выигрыше осталась Великобритания. Ценой больших экономических, политических и военных усилий она достигла поставленных целей, хотя её руководство недооценило потенциал возрождения Германии и возможность нового столкновения с ней.