|
Сесили – принцесса Йоркская, как и я, а потому брак с любой из нас давал определенные права на трон. Я лишилась расположения света, когда сплетники стали утверждать, что я любовница Ричарда, но затем свет до некоторой степени отвернулся и от Сесили, когда Ричард сознательно ее унизил, приговорив к браку с человеком, заведомо находившимся на куда более низкой ступени. Теперь моя сестра заявила, что по-настоящему Ральф Скроуп мужем ей так и не стал, а потому она и не воспринимает этот брак как состоявшийся, и наша мать непременно постарается этот брак аннулировать. Однако пока что все считали ее леди Скроуп, женой одного из потерпевших поражение йоркистов, и даже если мы получим обратно свои королевские титулы и снова станем принцессами, ей придется вспомнить и это новое имя, и то унижение, которое принес ей брак со Скроупом, хотя теперь никто и понятия не имел, где ее бывший супруг находится.
– А знаешь, Элизабет, это ведь мне следовало бы теперь стать королем, – сказал вдруг десятилетний Эдвард, дернув меня за рукав. – Ведь дядя Ричард назвал своим наследником именно меня, не так ли? Я повернулась к нему. – Нет, Тедди, – ласково пояснила я. – Королем ты стать никак не можешь. Это верно, ты сын Дома Йорков и дядя Ричард действительно однажды назвал тебя своим наследником; но теперь, когда он погиб, следующим королем станет Генрих Тюдор. – Я заметила, как дрогнул мой голос, когда я сказала «он погиб», и, переведя дыхание, начала снова: – Дядя Ричард умер, Эдвард. И ты это прекрасно знаешь, не так ли? Ты понимаешь, что нашего короля Ричарда больше нет? И теперь тебе никогда уже не быть его наследником? Он посмотрел на меня так беспомощно, что мне показалось, будто он совсем ничего не понял; потом его большие ореховые глаза наполнились слезами, он отвернулся и, склонившись над грифельной доской, стал вновь старательно выписывать буквы греческого алфавита. Я некоторое время смотрела на его русую голову, думая о том, что это его немое, точно у животного, проявление горя в точности схоже с моим. Вот только мне приказано все время быть веселой, разговорчивой и каждому улыбаться, что я и делаю. – Он никак не может это уразуметь, – еле слышно сказала Сесили, стараясь, чтобы ее не услышала Мэгги, сестра Эдварда. – Мы ему все это уже сто раз говорили, сто раз объясняли. Но он слишком упрям и ничему не желает верить. Я быстро глянула на Мэгги, которая спокойно сидела рядом с братом, помогая ему правильно писать буквы, и подумала: а ведь и я, должно быть, столь же глупа и упряма, как Эдвард, поскольку тоже никак не могу поверить в реальность случившегося. Казалось, только что Ричард повел в наступление свое непобедимое войско, и уже в следующее мгновение нам принесли весть о том, что он потерпел поражение. А трое из самых близких его друзей, те, кому он больше всего доверял, его предали; они выжидали, сидя в седле, когда он бросился в безнадежную атаку, полетел навстречу собственной смерти; они спокойно наблюдали за этой смертельной схваткой, словно это обыкновенный турнир, на небе светит солнце, они – просто зрители, а он – рыцарь, надеющийся на победу; словно это всего лишь игра, которая может закончиться так и этак, а главный приз, несомненно, стоит подобных усилий. Я покачала головой. Если я буду думать о том, как Ричард скакал один навстречу своим врагам, спрятав мою перчатку за нагрудной пластиной доспехов, ближе к сердцу, я непременно опять расплачусь, а моя мать велела мне улыбаться. – Итак, мы едем в Лондон! – весело сказала я, словно была этому очень рада. – В королевский дворец! Мы снова будем жить все вместе в Вестминстере – вместе с нашей матушкой и нашими маленькими сестренками Кэтрин и Бриджет. Дети герцога Кларенса, теперь оставшиеся сиротами, при этих словах снова посмотрели на меня; в глазах у них плескалась тревога. |
