Он остановился и выжидающе посмотрел на нее. По биению сердца и охватившему ее трепету она поняла, что верит ему. Горячая волна счастья хлынула на нее, когда вернулась вера в этого чужого человека, которого она видела до того всего лишь два раза.

— Ну, что ж? — спросил он, и снова она затрепетала от исходящей от него силы.

Она встала и протянула ему руку.

— Я верю вам, — сказала она. — Я рада, очень рада.

Пожатие руки длилось дольше, чем она ожидала. Он глядел на нее горящими глазами, и ее глаза невольно загорелись в ответ. «Никогда еще не было такого человека», — мелькнуло в ее голове. Она первая опустила глаза; его глаза следовали за ее взором, и вновь, как и в первую встречу, оба смотрели на сомкнутые руки. Он всем телом невольно двинулся к ней, как бы желая притянуть ее к себе, затем с видимым усилием овладел собой. Она поняла это и почувствовала, как дрогнула его рука, притягивая ее к себе. К своему удивлению, она чувствовала желание подчиниться ему — всепоглощающее желание быть заключенной в сильные объятия этих рук. Если бы он настоял, она знала, что не стала бы сопротивляться. Его голова кружилась, но он овладел собой и, сжав ее пальцы так, что чуть не раздавил их, опустил ее руку — почти оттолкнул ее от себя.

— Боже! — вздохнул он. — Вы созданы для меня.

Он отвернулся в сторону, проводя рукой по лбу. Она знала, что возненавидит его навеки, если он осмелится пробормотать хоть одно слово извинения или объяснения. Но Глэндон, казалось, обладал верным чутьем, когда дело шло о ней. Она опустилась на свое место, а он переставил свой стул так, чтобы видеть ее вблизи.

— Я провел вчерашний вечер в турецких банях, — начал он. — Я послал за старым, давно выдохшимся боксером. Он в старину был другом моего отца. Я знал, что для него нет никаких тайн в нашем деле, и заставил его говорить. Забавно, мне едва-едва удалось убедить его, что мне неизвестно то, о чем я его расспрашиваю. Он назвал меня лесным младенцем. Я думаю, что он был прав. Я вырос в лесах, и кроме лесов ничего не знаю. Так вот, я вчера многое узнал от этого старика. Арена еще грязнее и хуже, чем вы говорили. Кажется, что все, кто только с ней соприкасается, продажны и подкупны. Чиновники, выдающие разрешение на состязание, дерут взятки с распорядителей, а распорядители, импресарио и боксеры дерут, что только могут, и друг с друга, и с публики. Это возведено, с одной стороны, в сложную систему, а с другой стороны, они всегда… вы знаете, что такое «дубль-кросс»?.. (Она утвердительно кивнула головой.) Ладно, итак, они, очевидно, никогда не упускают случая нанести друг другу «дубль-кросс» и подставить ножку.

От рассказов старика у меня даже дух занялся. А я-то годами жил в этой среде и ничего не подозревал. Я был настоящим лесным младенцем. Теперь-то я вижу, как меня водили за нос. Я был настолько силен, что никто не мог меня выбить. Мне полагалось побеждать, и благодаря Стьюбенеру вся грязная сторона дела была от меня скрыта. Сегодня утром я припер к стене Снайдера Уолша и заставил его заговорить. Он был моим первым тренером и следовал инструкциям Стьюбенера. Они держали меня в полном неведении. Помимо того, я не имел ничего общего со спортивным миром. Я все время охотился, ловил рыбу и возился со своей цветной фотографией и другими вещами. Вы знаете, как Уолш и Стьюбенер звали меня в своих разговорах? — Красной девицей. Я только сегодня узнал об этом от Уолша, на меня это прозвище подействовало так, словно мне вырывали зуб. Но они были правы. Я был маленьким, невинным ягненком.

И Стьюбенер все время пользовался мною для своих грязных проделок, только я ничего не знал об этом.