В доме было холодно, или ей так показалось, потому что она сильно промерзла?

Может, душ принять?

При мысли о горячей воде стало как будто еще холоднее.

Не может она принять душ, это ясно как день. Заново рисовать лицо, самой укладывать волосы, утром уложенные парикмахершей Танечкой?! Ни за что, да и некогда ей — в губернаторской даче, наверное, уже начали «поминать по русскому обычаю», и она должна там показаться, и не слишком поздно, чтобы не вызвать лишних вопросов или — боже сохрани! — неудовольствия предполагаемых кандидатов в цари и тех, кто сверху укажет им путь на престол!

Инна включила чайник, щелкнула толстой кнопочкой и прислушалась.

— Осип Савельич! Ты чай будешь пить? Никакого ответа.

— Осип Савельич! Я спрашиваю, ты чай будешь пить?!

В ответ какое-то шевеление, словно в глубине дома возился медведь. Потом что-то упало, и опять тишина.

Инна улыбнулась. Осип имел собственные представления о деликатности.

— Осип Савельич, ты меня не слышишь, что ли?!. Опять никакого ответа.

Тут Инна насторожилась — деликатность деликатностью, но странно, что он не отзывается.

— Осип Савельич?..

Чайник запел, мешая ей слушать тишину «казенного дома». Метель ломилась в окна и терлась о стены, а больше ничего не было слышно, и Инна осторожно пошла по коридору, касаясь стены холодной ладонью. Шероховатость лиственницы была привычной и приятной.

— Эй! Кто тут есть?

Никого быть не могло. Поднявшись на крыльцо, она открыла дверь своим ключом — со второй попытки — и помнила это совершенно точно.

Кругом охрана, усиленная, в связи со смертью Мухина, в несчетное количество раз. Никакой террорист, разбойник или бандит не проберется за кордоны. Никого здесь не может быть.

На первом этаже гостиная, кабинет, ванная и кухня, из которой она только что вышла. На втором две спальни, еще одна ванная и выход на балкон, откуда открывался Енисей — в ледяных торосах и языках жесткого снега. К весне балкон заметало снегом почти по самые окна.

Пальцы зацепились за выключатель, и Инна зажгла свет — просто так, для собственного успокоения.

Опять послышалось какое-то шевеление. Ей показалось, что звук исходит из кабинета, из-за раздвижных двустворчатых дверей, которые сейчас были закрыты.

Инна замерла.

Она никогда не закрывала двери кабина — все ей казалось, что душно, что она не услышит звонок телефона, который стоял на столике в гостиной, что…

— Осип Савельич, это ты там засел?..

И, сильно толкнув, распахнула двери.

Неясная тень скользнула перед глазами, Инна ахнула, кровь фонтаном взметнулась к голове и ударила в мозг.

— Кто здесь, черт возьми?!

— Инна Васильевна… я Наташа. Я… тут убираюсь.

Наконец-то она разглядела — худенькая девчушка в фартуке и сером форменном платье. В руках электрический шнур. Шнур — Инна проводила глазами — вел к пылесосу. Она посмотрела на пылесос и вновь вернулась к девчушкиной физиономии.

— Вы кто? Что вам тут надо?

Голос звучал отрывисто — все-таки она сильно струсила. На крыльце топал ногами Осип, сбивал снег с ботинок.

— Я горничная, — пропищала девчушка. — Я… пылесосить хотела.

— Как вы сюда попали?! Где Аделаида Петровна?!

— Она сегодня… выходная. А я… в дверь вошла, как… как всегда.

— Неправда, — оборвала Инна, — что значит «всегда»? Я первый раз в жизни вас вижу!

— Ну конечно, — растерянно забормотала девчушка, — я еще только неделю работаю, и меня сегодня в первый раз к вам направили… Вот ключи дали… я убираюсь.