– Хорошо, дитя. Хорошо. Просто у меня под наркозом были такие сны… Сущие кошмары. А теперь, когда я пробудился и вижу тебя рядом, то и вспомнить их толком не могу.

Из-за ширмы выглянул Олдридж.

– Какая поэзия, какая экспрессия! Достойно того, чтобы старый хирург уронил слезу…

Доктор сделал недовольное лицо.

– Я так понимаю, Олдридж, что трансплантация успешна?

– Эта рука проживет дольше вас, если вы только не дадите какому-нибудь Пирату ее отрубить, – ответил Олдридж.

Доктор выставил перед собой левую руку и принялся пристально ее разглядывать. Единственным признаком проведенной операции была широкая розоватая линия вокруг запястья.

– Хм-м-м, – сказал Доктор. – Хм-м-м-м-м-м…

Олдридж подтолкнул Сьюзен локтем.

– Он всегда говорит «хм-м-м-м», когда ищет огрехи, но тут он их не найдет.

Доктор сел, потом встал и выставил руку перед Сьюзен для осмотра.

– Скажи-ка мне, внучка. Что ты думаешь?

Сьюзен слегка ущипнула ладонь, а потом потянула за все пальцы по очереди.

– Честно говоря, дедушка, мне кажется, что она немного великовата…

Эпилог

В ту страшную ночь, когда Доктор сражался с Игби на крыше дома у Гайд-парка, на скамейке в Кенсингтонском саду в одиночестве сидел человек. У него было мрачное лицо, высокий лоб и большие добрые глаза.

Писатель по профессии, он достиг и некоторого успеха в театре, но пока еще не нашел ту волшебную идею, которая могла бы вознести его до высот Артура Конана Дойла, его друга.

Молодой писатель потянул себя за ус, вредная привычка, и поглядел на звезды, ища вдохновения. То, что он увидел там, длилось считаные мгновения, и потом он часто задумывался, произошло ли это на самом деле или только в его воображении, которое создало образ, поведший его к литературному бессмертию.

Ему показалось, что он увидел детей, окутанных звездной пылью и улетающих в ночь. А еще двух людей, сражающихся на крыше. Один, похоже, был пиратом, а у другого вместо руки был крюк.

Более получаса писатель пребывал в остолбенении, пока холод не просочился сквозь его одежду. Он достал из кармана несколько клочков бумаги, послюнявил огрызок карандаша и принялся писать.