| Острые глаза его косят, и весь он дышит фальшью, угодничеством и нестерпимой фамильярностью, но Толпенников чувствует к нему расположение и подходит. — Ну, как? — спрашивает он, улыбаясь. — Ловко обработали дельце, — одобряет приказчик и, подмаргивая в ту сторону, куда ушел генерал, добавляет: — удрал наш-то. Супругу поздравлять полетел. — Еще бы, конечно, тяжело. Две недели отсидеть пришлось бы. — Еще как! Ну, да и то сказать, беда-то не велика. Она уже раз отсиживала да раз штраф заплатила. — Отсиживала? — не понимает Толпенников. — Ну да, отсиживала. Ее тогда Иван Петрович защищал, ну, да пришел пьяный и такого нагородил! Наш-то взбеленился, жаловаться на него хотел. Да что уж! — И приказчик махнул веснушчатой рукой. Толпенников мучительно краснеет, не решаясь понять того, что так ясно, и вместе с тем понимая и ужасаясь. — Отсиживала? — еще раз повторяет он пошлое, резкое слово. — Эта почтенная дама! — Почтенная! Из кухарок дама-то эта. На кухарке наш женился, Палашкой звать. Вот и они об этом знают. Верно, Абрам Петрович? Абрам Петрович одет прилично, но ботинки его запылены и там, где выпирает мизинец, — порваны, и все его пятнистое, хотя также приличное лицо имеет такой вид, точно он каждую минуту собирается подойти и благородно попросить на бедность. Он протягивает Толпенникову толстую, потную руку и потом уже отвечает на вопрос приказчика голосом, хриплым от водки и от простуды: — Верно. Сына из-за этой швали, извините за выражение, на улицу выгнал. — А ловко вы это насчет седой головы подпустили! — хвалит приказчик. — А у нее голова запросто рыжая, чистый шиньон. — Верно, — хвалит Абрам Петрович. — А папироску наш-то вам давал? — спрашивает приказчик, и глаза его сближаются в готовности к смеху. Толпенников сердито кивает головой, и приказчик смеется. Смеется хриплым басом и Абрам Петрович. — Дурак-дурак, а поди какие фокусы выкидывает! А сам и курить не умеет, только дым пущает. Ну и жох! — удивляется приказчик. — Но как же вы, — говорит сурово Толпенников, хмуря брови и подтягивая сползающие брюки, — как же вы сами показывали, что он папиросы эти для себя держит? Приказчик и Абрам Петрович переглядываются и смеются. Затем приказчик внезапно становится серьезным и протягивает руку: — А за сим до свидания-с. Дозвольте и напредки быть знакомым. Ежели когда мимо случится, так уж не обойдите. Для вас всегда сотенка найдется. Пойдем, Абрам Петрович, Седая голова… Ах ты, боже мой! — еще раз напоминает он Толпенникову его удачное выражение и уходит. Толпенников все еще стоит на месте, опустив голову и заложив руки в карманы. Когда перед его глазами появляется загадочная фигура Абрама Петровича, Толпенникову кажется, что он хочет чего-то попросить, и вопросительно смотрит на его грязное, осклабленное лицо. — А я к вам, господин Толпенников, — говорит Абрам Петрович почти шепотом и наклоняясь к помощнику, — если когда понадобится, так уж будьте милостивы, не откажите воспользоваться услугами, спросите только у Ивана Сазонтыча приказчика; они знают, где меня найти. — На что понадобится? — удивленно спрашивает Толпенников. На лице Абрама Петровича мелькает удивление, потом сомнение, и сменяется понимающей примирительной улыбкой. — Уж не оставьте, — повторяет он. — Они знают. Прямо так и спрашивайте Абрама Петровича. — Вон! — вскрикивает Толпенников тонким фальцетом, и Абрам Петрович отходит, низко кланяясь, но не протягивая на этот раз руки.                                                                     |