Спустя час я уже, наверное, лишился половины волос на голове и трижды похоронил себя. Я возненавидел все в этом месте: белоснежные стены, оранжевые пластиковые стулья, которые скрипят, когда парни садятся и встают, звенящую тишину, перемежающуюся сообщениями медсестры с ресепшена, которая периодически зовет кого-то по громкоговорителю. А я все еще растягиваю свою резиновую жвачку. Я чувствую ее каждым зубом, каждым нервом в моем теле. Я без конца и края смотрю на часы, но время как будто замерло. Словно все сегодня настроено против меня. Каждая минута, которую отсчитывают пластиковые часы на стене, для меня ощущается как час. И это мерзкое постукивание минутной стрелки. Ощущение такое, как будто каждый удар – это хлопок от опускающегося лезвия гильотины.

А потом как будто с характерным звуком «вжи-и-ик» время ускоряется и звуки вокруг становятся отчетливее, а мое зрение – острее. Дверь операционной распахивается и оттуда выходит доктор Гордон, врач Долли. Не хочу верить в то, что усталость и печаль на ее лице что-то значат для моей семьи. Хочу думать, что у нее была долгая смена в больнице и она просто хочет отдохнуть. Доктор Гордон стягивает с головы шапочку и входит в комнату ожидания. Мои парни, как по команде, подскакивают с мест. Я стою у стены и боюсь пошевелиться и потерять опору, как будто это поможет мне в чем-то.

Когда доктор Гордон открывает рот, мои мир рушится. Каждый заботливо вложенный кирпичик в фундамент нашего с Долли счастья перетирают жернова неаккуратно брошенных слов в пыль, которая растворяется в пространстве и ее выносит из здания тем же унылым сквозняком.

– Простите, мистер Нортон. Мне не удалось ее спасти.

Она что-то еще говорит и даже жестикулирует. Но я уже ее не слышу. Я медленно сползаю по стене и мое зрение заволакивает туманом. Я не реагирую ни на что вокруг. Просто оседаю, как мешок с опилками. Вот так тихо и беззвучно мой мир перестает существовать. Потому что я не хочу жить без моей малышки. Не могу. И не стану.

Удар. Еще удар. Меня хлещут по щекам, а потом мое лицо оказывается мокрым от воды.

– Блядь, Дрю! – кричит на меня Лиам. – Долорес живая!

– Что? – хрипло спрашиваю, наводя резкость на пирсингованном лице басиста «Крашез».

– Зажигалка живая!

– Но… врач… она…

–Она говорила о твоей дочери. У Долли случился выкидыш.

Я перевожу взгляд на врача, которая склонилась надо мной и светит фонариком в мои глаза. Она грустно смотрит на меня.

– Простите, мистер Нортон. Сегодня был тяжелый день. Мне стоило подбирать слова аккуратнее. С Долорес действительно все… почти все в норме.

– Почти? – переспрашиваю я.

– Это большая травма для нее, мистер Нортон. И она, боюсь, еще не скоро от нее оправится. Вам нужно быть рядом с ней. Она скоро придет в себя и тогда… Вы будете нужны ей. Только я вас прошу, будьте терпеливы. Она в вас нуждается, но, скорее всего, будет отталкивать. Просто будьте рядом, Дрю, – добавляет она, сжимая мое предплечье.

– Предыдущие два раза вы тоже были ее врачом?

Она кивает, глядя на меня с грустью и усталостью.

– Да.

– Мне можно к ней?

– Я передам, когда ее перевезут в реанимацию. – На мой вопросительный взгляд доктор торопится меня успокоить. – Нужно понаблюдать за ней несколько часов. Как только действие наркоза полностью пройдет, мы переведем ее в палату.