Ни любви, ни сомнений, ни злости. Лишь участливое безразличие. Лишь готовность направить, поправить, выполнить долг.

В тот момент я решила, что ко мне обращается ангел… Всегда проще поклоняться тому, кто тобой управляет, а не анализировать его слова и поступки. Всегда проще подчиняться тому, кто умеет летать, а не тому, кто копошится во тьме. Проще верить, что у него есть большие белые крылья. А темно тебе лишь потому, что они заслоняют солнечный свет…

Пелена — какое дьявольски точное слово. Когда спала пелена, я увидела их, остальных. Валю, Леню, Марата. Они сидели в пыли…

Мы все сидели в пыли среди каких-то полуразрушенных промышленных зданий, заброшенных больничных строений и грязно-белых обветшавших НИИ. Огромные насекомые — наподобие увеличенных в сотни раз комаров и жуков — хрустко ползали среди, щебенки и беспорядочных груд стекла и камней.

У ребят был какой-то потерянный, сонный вид.

— Это… что?.. — произнес Валя монотонно и тихо.

А потом поднес руку к шее и сказал еще:

— У меня болит горло. Мне жарко.

— Разве вы не слышали голос? — спросила я. — Этот голос… Он сказал, что мы умерли. И что он укажет нам путь.

Нет, они не слышали голос. Никто из них. Я единственная могла его слышать. И еще я единственная не чувствовала ни боли, ни жара. В тот момент я решила, что это мой дар. Благодать.

— Вы сейчас на границе, — сказал голос. — Вам пора отправляться в Сумеречную Долину. Передай мои слова остальным, моя девочка. Выполняй.

И я выполнила. Я все передала слово в слово.

— Слушай, Зина, — заныл в ответ Валя. — А мы что же, в аду? Почему нам так жарко? Почему нам так жарко и больно? Ты спроси у него… Пусть он скажет…

И я спросила.

— Это просто фантомные боли, — ответил голос. — Воспоминания тела. Очень скоро это пройдет. Скоро все пройдет. А теперь, моя девочка, надо сосредоточиться на поиске башни.

— Мы не видим никакой башни.

— Постарайтесь увидеть. Это может быть собственно башня или что-то… вроде того. Дворец. Или высотный дом. От него, возможно, исходит вибрация… Или какие-нибудь странные звуки. Или отсветы. Или что-то еще.

В тот момент мне впервые почудились в голосе ангела неуверенные и даже тревожные нотки. Слишком много «возможно», «или», «что-то» и «вроде». Но когда я повторила его слова вслух, Марат вдруг воскликнул:

— Посмотрите! Смотрите туда! Там Спасская башня!

Там, куда он указывал, мы действительно увидели башню. Мы не замечали ее до сих пор, и, однако же, она была там. Она высилась позади больничных корпусов и промышленных зданий. Она очень напоминала кремлевскую Спасскую башню, разве что была какой-то выцветшей, блеклой, как и все в этом месте. Ее цвет не был цветом венозной крови. Ее цвет был цветом сукровицы, впитавшейся в марлю. Ее шпиль тонул в сером тумане — так что мы не могли видеть, была ли на верхушке звезда. Ржаво-черный циферблат часов был пустым, без делений и стрелок.

И оттуда, от циферблата, исходило жужжание. Оно больше не казалось шмелиным — скорее жужжание трансформаторной будки.

Мы направились к башне по песку, щебенке и пыли. Продвигаться приходилось с усилием, точно воздух был плотный и вязкий. Точно мы брели по дну океана. Точно все происходило во сне.

Мы дошли до ворот. Над воротами висела табличка. Она крепилась на ржавом гвозде и сама была изъедена ржавчиной.

Воздух был неподвижен, но она дребезжала, точно дул сильный ветер.