Миссия Дивьера в Курляндии способствовала тому, что там восторжествовали российские интересы. Однако, Анна затаила на человека, который разлучил ее с женихом, жгучую бабью обиду: впоследствии, став императрицей, она это ему припомнит.

По возвращении из Митавы в Петербург Антон Мануилович застал там картину мрачную и неутешительную. Екатерине все чаще нездоровилось, что сулило скорый и недобрый исход. Меншиков интриговал: чтобы удержаться на плаву и сохранить за собой неограниченную власть, он удумал возвести на престол внука Петра I, двенадцатилетнего Петра Алексеевича, и обручить его со своей дочерью Марией. При этом сам светлейший до достижения отроком совершеннолетия становился регентом империи.

Политическая наглость, всесилие и умопомрачительное богатство Меншикова стояли костью в горле у многих видных царедворцев, кои всеми средствами старались противодействовать властолюбивым замыслам бывшего пирожника. Против временщика составилась целая партия, во главе которой находились герцог Голштинский Карл-Фридрих, П.А. Толстой, И.И. Бутурлин, А.Л. Нарышкин, Г.Г. Скорняков-Писарев, А.И. Ушаков, И.А. Долгорукий. Узнав о происках шурина, Дивьер не только присоединился к партии врагов Меншикова, но и стал одним из самых деятельных ее членов.

Развязка наступила ранее, чем ее ожидали. У императрицы открылась горячка. Меншиков, находившийся при больной неотлучно, и подсунул ей духовное завещание, по которому трон переходил к малолетнему Петру, а сам князь становился без пяти минут императорским тестем. Дни врагов светлейшего были сочтены, и для сокрушительного удара по супротивникам он ждал лишь удобного случая.

Случай представился скоро. Поводом к расправе стал невоздержанный язык Дивьера, не в меру развязавшийся из-за сильного подпития . Вот как рассказывается об этом в документе, составленном, по-видимому, Меншиковым, и подписанном рукой монархини: “Во время нашей, по воле Божьей, прежестокой болезни параксизмуса, когда все добродетельные наши подданные были в превеликой печали, Антон Дивьер, в то время будучи ву доме нашем, не только не был в печали, но веселился и плачущую Софью Карлусовну [племянницу императрицы – Л. Б.] вертел вместо танцев и говорил ей: “Не надо плакать”...Анна Петровна [дочь Петра I –Л. Б.] в той же палате плакала: Дивьер в злой своей предерзости говорил: “О чем печалишься? Выпей рюмку вина!” и т.п.

Разумеется, пьяный кураж Дивьера был для Меншикова лишь поводом для того, чтобы поквитаться с птицами поважнее. И об этом говорилось в новом указе от имени Екатерины: “Я и сама его, Дивьера, присмотрела в противных поступках и знаю многих, которые с ним сообщники были; того ради объявить Дивьеру, чтобы он объявил всех сообщников”. В тот же час Антон Мануилович был схвачен, вздернут на дыбу и после двадцати пяти ударов повинился во всем, назвав и всех своих подельников.

Буквально за несколько часов до кончины императрица по подсказке Меншикова подписала указ о наказании виновных: “Дивьера и Толстого, лишив чина, чести и данных деревень, сослать: Дивьера в Сибирь, Толстого с сыном в Соловки; Бутурлина, лиша чинов, сослать в дальние деревни; Скорнякова-Писарева, лиша чинов, чести, деревень и, бив кнутом, послать в ссылку и т.д.” Светлейший распорядился приписать к указу слова, относившиеся непосредственно к зятю: “Дивьеру при ссылке учинить наказание, бить кнутом”. Не пощадил временщик и собственную сестру Анну, велев ей вместе с малолетними детьми Антона Мануиловича безвыездно жить в дальней деревне.

А самого Дивьера вкупе со Скорняковым-Писаревым, чтобы жизнь им медом не казалась, Меншиков упек в холодную Якутию, в Жиганское зимовье, что на пустынном берегу Лены, в 9000 верстах от Петербурга и в восьмистах верстах от Якутска.