— Ой, плохо все кончится, ой, чует сердечко!

Сытый, пьяный, полный диковинных предвкушений, Алеша чувствовал себя хозяином жизни.

— Не ссы, я тебя защищу!

— Ты! Ой, держите меня, мамочки!

Хозяйка покинула их ненадолго, пошла обустроить старуху, которую часа два уже не было ни видно, ни слышно. Алеша спросил:

— Спать со мной будешь?

— Ой, ты совсем ненормальный! Ну зачем приехал?

От страха Асю бил колотун, но она всей правды недоговаривала. Она была счастлива, что он приехал. Она знала, беды не миновать, но пусть беда — зато лишний часок помилуется с Алешей. Как все истинные женщины, жила лишь сердечной смутой. Когда ей было плохо, она и жила, и жадно помнила все плохое, связанное с опасной долей. Ровные, спокойные, прекрасные годы с Федором Кузьмичом ничего не оставили в памяти, кроме скучного томления. Был, правда, Ванечка. Но Ванечка был так же, как были у нее руки, ноги, голова, глаза, печень. Что из-за них особенно переживать, коли они есть, необходимы и не болят.

— Ступай ложись, — сказала заботливо. — Ведь еле сидишь.

— Ночка была тяжелая в поезде, — пожаловался он. — Проводница соблазняла. У них поголовный триппер, мне сведущий дядька точно сказал.

Лея проводила его в чуланчик, уложила. Он так забавно клевал носом, так нежно задремывал на ходу, как младенец; не сладила с собой, прильнула к нему на мгновение, и это мгновение пронзило обоих безумной, роковой дрожью. Он крепко уснул, едва коснувшись подушки.

Когда опамятовался в ночи, обнаружил, что рядом другая женщина, не Лея. Лежит большая, как гора, и смущенно, тепленько посапывает ему под мышку.

— Галина — это ты? Или твоя бабка?

— Я… Уйти?

— Почему? Мне не мешаешь. Только не храпи.

Он потрогал, пошарил рукой — она голая и горит пожаром.

— Который час?

— Около трех будет… Ты прости, соколик… Я таких красивых мальчиков и не видала. Полежать рядышком — и то счастье. Вот мы какие бабы дурные.

— Хочешь, и старуху сюда веди, с другого бока ее положим.

Галина молчала. Видно, остудилась чуток.

— Галь, принеси вина. И чего-нибудь пожевать. Жрать охота, мочи нет.

Горестно вздохнула, поднялась. Ступила в полосу звездного света. Алеша глядел зорко. Перехватил ее руку, остановил. Подробно, не спеша оглаживал ее бока, плечи, живот. Она стояла покорно, как лошадь.

— Ну иди, иди за вином.

Принесла пирог и бутыль красного. Опустилась на краешек кровати, железо жалобно просело. Алеша, опершись на подушку, отпил из горлышка, откушал пирога. Галина подставляла ладонь, чтобы крошки в постель не летели.

— На свежатинку потянуло, да? — одобрительно спросил Алеша. — Это ничего. Это бывает. Я знаю, бабы звереют с возрастом. Ко мне в прошлом году на вечеринке мамаша одноклассника пристала, как заводная. Прямо в туалете на толчке прижучила. Но я ей не поддался. Вот ты хорошая, сидишь смирно. Я тебя сейчас вздрючу, только Асе про это не говори, она может не так понять. Молодежь нынче своенравная. Ты чего молчишь?

Звонкие, налитые женские плечи отливали матовым блеском. Она была хороша, как природа на покое. Алеша хотел к ней руки протянуть, да немного робел. Он боялся, что не управится с такой солидной партнершей.

— Ты думаешь, я мужик? — предупредил он. — Да я мальчик почти. На многое не надейся.

— Злой мальчик, — отозвалась она, не отворачиваясь от окна.

— Почему? — Его удивление было неискренним. Он знал, она права. Только вряд ли понимала, о чем говорит.