Под утро въехали в большой улус. Дерябышев протестовал, требовал обойти его стороной, чтобы не рисковать, не оставлять следа, но Роман Федорович решительно направил коня в сторону изб. Дерябышев, отчаянно матерясь, двинулся за ним. Здесь повторилось все то, что Жоргал уже видел в родном Хара-Шулуне: гремели выстрелы, ахала толпа, сыпались на кошму расплющенные пули. В результате еще два человека пожелали встать в ряды защитников желтой веры.

— Что с них возьмешь? Азия! — посочувствовал Дерябышев, когда все кончилось, и стали есть шашлык из реквизированного барана.

— А теперь везде она, родимая, — откликнулся Роман Федорович. — В Петрограде — тоже… Пришло ее время!

Сухие кости горели в костре, издавая странное для русского уха писклявое щебетанье.

— Все оглянуться тянет, — сказал Дерябышев, — не синички ли попискивают… В сирени где-нибудь. — Он раскидал сапогами костер, снова сел. — В каждом улусе будем устраивать эти спектакли?

Роман Федорович согласно помычал — рот забит был мясом. Прожевав, спросил:

— Ты когда-нибудь задумывался, что представляют собой красные?

— Ну, растолкуй, — равнодушно сказал Дерябышев.

— Это азиаты в Европе. Откуда они взялись, особый вопрос. Но воевать с ними так, как мы воевали с немцами, нельзя. Пустой номер. Колчак расстрелян, Деникин разбит…

— И из нас они скоро саламат сделают, — вставил Дерябышев.

— Выход один, — все больше распаляясь, говорил Роман Федорович. — Нужно разбудить стихию, такую же дикую, как они сами. Даже почище. Иначе конец. Европа нас не спасет. Только Азия. И не японцы — они слишком цивилизовались. Настоящая степная Азия! Но этого никто не понимает. Один я! И я напущу на них степь. Слышишь? Я вызову духа из бездны!

— Они уже нам наклали, — мрачно напомнил Дерябышев. — И еще накладут.

— Нет! Саган-Убугун поможет мне!

— Ты спятил. — Дерябышев поднялся, выплюнул жесткое сухожилие. — Я ухожу от тебя. Бывай здоров!

Унгерн тоже встал:

— Дай слово, что будешь молчать.

— Плевал я на твои дикарские фокусы! Сейчас беру своих людей, будем пробиваться к Дутову. Он заступится за нас перед китайцами.

— Ты уйдешь один. Твои люди останутся со мной.

Дерябышев потянулся к кобуре, но рядом уже стоял Дыбов с поднятой винтовкой.

— Верни павлинье перо, — сказал Унгерн.

Порывшись в полевой сумке, Дерябышев бросил на землю мятое перо с двумя очками — область невидимого ему не подчинялась:

— На! Можешь воткнуть себе в зад.

— Дай слово, что будешь молчать, — повторил Унгерн. — Слово русского офицера.

— Ну уж нет! Не дождешься. — Дерябышев спокойно собрал все до одного шомполы с нанизанными на них кусками баранины, запихал в мешок.

Дыбов вопросительно взглянул на Романа Федоровича.

— Пускай, — разрешил тот. — Не жалко.

Дерябышев поставил ногу в стремя.

— Прощай, ван!

Когда топот его коня замер за последними избами улуса, Роман Федорович подозвал к себе Дыбова. Через минуту три всадника на полном скаку пронеслись по улице вслед за Дерябышевым, наступила тишина, потом треснул вдали одинокий выстрел.

Больжи хитро улыбнулся мне: понимаю-понимаю, дескать, что на самом деле все происходило не так, и вдруг добавил:

— У Жоргала черных совсем мало было.