— Тут не меньше пятидесяти градусов, — с трудом выдавил из себя Георгий Исайя и вылез из пещеры. Но и на воздухе было ненамного легче. Даже последняя остававшаяся дыня, теплая и невкусная, не освежила его. Забывшись в полусне, монахи ждали первой светлой полосы над Неби-Муса, чтобы отправиться домой. В этот день они собирались, не полагаясь на торопливые руки Джабры, более тщательно исследовать дно пещеры. Хотели поближе рассмотреть еще не выброшенные из пещеры черепки и уцелевшие сосуды, набросать план пещеры и зарисовать ее и, наконец, взять с собой самый большой и красивый сосуд. Но рассвет застал их обессилившими, да и дынь больше не было. Пошатываясь, они побрели по еле видимой тропке, протоптанной козами на склоне горы.

Всякий раз, когда им становилось чуть легче, все трое в сердцах проклинали жару и пещеру, потому что — в этом монахи не сомневались — бывают такие ситуации, когда даже святым отцам разрешено ругаться.

Чаще других чертыхался Джабра: он проводил свои дни не в прохладных монастырских кельях, и его натруженным легким было особенно трудно дышать. Кроме того, он где-то обронил машинку для скручивания сигарет, а так как скручивать их пальцами он давно разучился, из рук его выходило нечто среднее между сосиской и кулечком. Эти уродцы плохо горели. С одной стороны они воспламенялись почти до самого рта, но с другой только чадили, причем табачные крошки все время попадали в рот. Ждать помощи было неоткуда: один из отцов был некурящим, а второй употреблял сигары, которые Джабра презирал. Да, это был отвратительный день, и обнадеживало лишь то, что когда-нибудь он должен был кончиться.

На вопросы, поставленные митрополитом Афанасием несколько недель назад, были найдены исчерпывающие ответы. Теперь митрополит знал все, что нужно. Единственный пункт, еще вызывавший у него сомнения, разъяснился с возвращением измученных посланцев. Их поход митрополит Афанасий совершенно чистосердечно, хотя и абсолютно неправильно, иметь вал «археологической экспедицией». Отныне происхождение приобретенных рукописей не вызывало сомнений, и тем самым была доказана их подлинность. «Правда, их возраст еще не установлен, но за этим дело не станет», — думал митрополит, забывая о непрекращавшейся днем и ночью стрельбе, о нападениях и убийствах, бушевавших в разделенном надвое городе.

В качестве авторитетных знатоков палестинских древностей митрополиту назвали патера Ролана де Во — профессора и директора Библейской археологической школы французских доминиканцев и Джеральда Ланкестера Хардинга — генерального директора Иорданского Департамента древностей. Но от своих посланцев митрополит узнал, что патер де Во находится во Франции, а мистер Хардинг, хотя из города не выезжал, совершенно недосягаем.

— То есть как — недосягаем? — сердито спросил митрополит.

— Ведь это трансиорданские власти, досточтимый отец, — пожал плечами монах, — они не хотят иметь с нами ничего общего.

— Какая чепуха! Мы же не иудеи, мой милый! Мистер Хардинг — христианин, как и многие другие трансиорданские чиновники и служащие. Даже Глабб-паша, командир арабского легиона, — христианин, во всяком случае выдает себя за такового. Следовательно, нет причин отказывать нам, тем более что мы хотим только выяснить научный вопрос и просим совета мистера Хардинга. Что вы на это скажете?

Монах молчал, ему нечего было сказать.

— Досадно, — проворчал митрополит Афанасий. — Благодарю вас, можете идти.

Но прежде чем дверь закрылась, до монаха донесся вздох митрополита: «Приходится все самому делать!»

И вот митрополит Афанасий положил два свитка в свой потрепанный портфель и уселся в древнюю карету монастыря святого Марка.