Наверное, оттого, что раньше не грабили столь нагло и безбоязненно охраняемые автомобили и не грозили убийством прямо на оживленной улице.

«Что захотят, то и сделают, – подумал Каймаков, глядя, как сержант проходит мимо серебристой „Ауди“ с бельмом полиэтилена вместо лобового стекла. – Такое время наступило – каждый за себя... Надо было брать тогда газовик за две штуки, сейчас баллончик вдвое больше стоит...» Возле дома стоял санитарный фургон с включенным двигателем.

«Чего, интересно, они бензин жгут? Видно, печку гоняют...»

С номерного знака сполз пласт снега. Каймаков заметил цифры: «43-23». Так заканчивался номер его служебного телефона. Цифры почему-то всегда путали. Димка Левин, психолог, сказал даже, что это самая незапоминающаяся комбинация цифр. А сколько развелось чудиков, которые тысячи на тысячи перемножают, делят и все в уме за несколько секунд...

Впервые за вечер Каймаков отвлекся от тягостных размышлений, но тут же к ним вернулся. Его подъезд зиял зловеще черным провалом. На днях в доме привели электрику в порядок, и соседние подъезды ярко освещены, а тут не горят лампочки ни над дверью, ни внутри... Конечно, могли разбить мальчишки, могли и вывинтить, нынче все дефицит.

И все же... Первый этаж нежилой – с той стороны обувной магазин, и темнотища... Обивая сапоги о решетку. Каймаков зачем-то прокашлялся, воровато осмотревшись, приоткрыл «дипломат», сунул в узкую щель руку и извлек прихваченное с работы, именно на такой или похожий случай, самодельное шило – двадцатисантиметровое стальное жало, чуть сплющенное на конце, чтобы ловчее прокрутить дырку в самой толстой папке, насаженное на прочную деревянную ручку.

Входя в темный дверной проем, он опять откашлялся, выставил перед собой шило, а голову прикрыл «дипломатом».

«Дон Кихот сраный», – подумал Каймаков, представляя, как выглядит со стороны. Он, конечно же, не рассчитывал таким образом защититься от реальной опасности, просто для самоуспокоения имитировал меры самозащиты, но понимал, что если навстречу выйдет сосед с фонариком, то прослывет он полным идиотом, а потому испытывал неловкость, сглаживая которую, бурчал что-то недовольно себе под нос, сдавленно чертыхался, нащупывая очередную ступеньку, громко шмыгал носом и покашливал.

Если бы кто-то стоял в подъезде, поджидая Каймакова, то по этим звукам он бы хорошо представил, как тот, наклонив голову, беспомощно нащупывает в полной темноте ступеньку за ступенькой и тихонько поругивается от собственного бессилия.

И человек, который затаился за выступом мусоропровода, представил именно такую картину, не подозревая, естественно, о двадцатисантиметровом шиле с чуть приплюснутым жалом, а потому, когда наступил нужный момент, не остерегся, а, вышагнув навстречу жалко бормочущему человечку, послал могучий корпус вперед, одновременно резко опуская правую руку, и всей тяжестью тела напоролся на острую сталь, с хрустом проскользнувшую между ребер по самую рукоятку.

Все произошло настолько быстро, что Каймаков ничего не понял: в кромешном мраке вдруг материализовалась темная масса, послышался утробный «хекающий» звук, шило легко вошло в мягкую ткань и вырвалось из вмиг вспотевшей ладони одновременно с чувствительным ударом по прикрывающему голову «дипломату».

Каймаков рванул вверх, прыгая через несколько ступенек, а темная масса с хрипением вывалилась из подъезда, теряя что-то, звякнувшее о цементный пол.

Опомнился Каймаков уже в прихожей, когда дверь была заперта на оба замка и закрыта на цепочку. По-звериному осматриваясь и шумно втягивая воздух, он проскочил на кухню, схватил топорик для рубки мяса, после чего осмотрел всю квартиру, заглянув даже в кладовку, на антресоли и под кровать. Потом обессиленно опустился в кресло, ощущая противную мелкую дрожь во всем теле.