– Совсем не поэтому. Пораскинь мозгами, и, может быть, тебя осенит догадка. Ты получил скарабея?

– Да, получил.

– Отлично. Это как бы мой автограф под тем, что я сделал в Санта Камаро. Кстати, эта безделица из египетской коллекции была моим первым подарком Чен Ли! Не такая уж редкость и не такая уж дорогая вещь, но это неважно. Это был знак внимания и моей любви. Я бы смог чуть позже осыпать ее бриллиантами.

– Которые ты крал и ради которых убивал? Неужели ты думаешь, что она принимала бы от тебя вещи, отмытые впопыхах от крови людей, которых ты убивал? – Логан старался держать себя в руках, хотя разговор о Чен Ли раздражал его.

– Она об этом не знала, а о цене человеческой жизни уж кому кому, а не тебе, Логан, позволено судить. Чен Ли достойна драгоценнейших подарков, и я кладу их к ее стопам.

– Ты говоришь о ней так, будто она все еще жива.

– Для меня она жива до сих пор. Каждый день она навещала меня в тюрьме. Я беседовал с ней. Говорил о том, как я тебя ненавижу и как жестоко я тебе отомщу.

– Твои руки до меня не дотянутся, Рудзак.

– Заблуждаешься. – Голос Рудзака вдруг стал ласковым, как шелк, тихим, едва различимым. – Пусть я сейчас совсем седой старик, но для Чен Ли я по прежнему молод и хорош собой. Я помню, как она гладила мое лицо и говорила слова любви…

– Заткнись!

Рудзак рассмеялся.

– Видишь, как легко вывести тебя из равновесия. Скоро я вновь позвоню. Наша беседа доставила мне удовольствие.

Он отключился. Трубка замолчала.

Подонок!

Логан попытался обуздать свой гнев. Беситься от ярости было непродуктивным занятием, Рудзаку это сыграло бы только на руку.

И чувство вины, вдруг охватившее Логана, тоже позабавило бы мерзавца. Нет. Нельзя давать волю этому чувству.

Чен Ли! Не думай о ней. Гони прочь все воспоминания. Думай о сегодняшнем дне, о Бассете, о часовой стрелке, неумолимо движущейся по кругу.

* * *

Рудзак, погруженный в созерцание крошечной круглой шкатулки, которую сжимал в левой руке, долго не отпускал палец от кнопки, прерывающей мобильную связь. Наконец, очнувшись, он бережно стер с нее упавшую с неба дождевую каплю. Это было изящное изделие из слоновой кости, инкрустированное лазуритом. Ему говорили, что оно принадлежало когда то дочери египетского фараона, и он счел, что для Чен Ли это будет достойным подарком. Он даже сочинил небольшую речь, которую собирался произнести, прежде чем нежные пальчики Чен Ли коснутся подаренного ей сокровища.

"Ты слышала о Нефертити, красивейшей из женщин, не так ли, Чен Ли? А у нее была дочь, по преданиям, еще более прекрасная и более умная, чем ее мать. Имя той девушки – Мерагатена.

– Я никогда не слышала о ней, – сказала бы Чен Ли и поднесла бы коробочку ближе к окну, чтобы солнечный луч упал на голубые камешки. – Мне очень нравится эта вещь, Мартин. Где ты ее раздобыл?

– Купил у одного коллекционера в Каире.

– Она стоит, наверное, очень дорого.

– Я хорошенько поторговался.

Она бы хихикнула – прелестно, как все, что она делала.

– Ты всегда так говоришь.

Он бы в ответ улыбнулся:

– Я покупаю эту редкость для подарка женщине, достойной быть царицей Древнего Египта. Когда то законы устанавливали они сами, и это были законы любви и страсти.

Легкая тень пробежала бы по лицу Чен Ли, и ресницы в смущении чуть прикрыли бы ее лучезарные глаза.

Он понял, что перешел границы дозволенности. Он бы притворился, что это была неудачная шутка.

– Я оскорбил, обидел тебя… Прости.

– Нет нет.

Она бы устремилась к нему и упала в его объятия, если бы то свершилось в реальности.

– Мне нравится все, что ты мне даришь.