Ирнан буркнул:

— Мы догадываемся. Почему ты так задержался?

Блэз улыбнулся всем троим:

— Что? И помешать великому мгновению Маффура? Я хотел услышать его речь.

— Я вам ее перескажу на обратном пути, — кисло пообещал Маффур. — Со всеми обращениями «ваша милость».

— Пощади, — коротко ответил Ирнан. Он нагнулся и без усилий взвалил на плечо тело маленького трубадура.

Все еще улыбаясь, Блэз на этот раз пошел вперед, не говоря ни слова, к южному концу сада, прочь от огней святилища и стен и куполов храмов, а затем, описав из осторожности круг, назад под покров леса. Если таковы кораны мелкого барона, думал он про себя, если они такие хладнокровные и ловкие — за одним-единственным ярким исключением, — то, когда они вернутся обратно, ему придется провести серьезную переоценку мужчин этой страны, несмотря на ее трубадуров и жонглеров и на то, что ими правит женщина.

Одно-единственное яркое исключение переживало самую скверную ночь в своей жизни, в этом не было ни малейшего сомнения.

Во-первых, слышались всякие звуки. Даже на опушке звуки ночного леса проникали в настороженные уши Люта, порождая волны паники, сменяющие друг друга бесконечной чередой.

Во-вторых, Ванн. Те есть не сам Ванн, а его отсутствие, так как второй коран, которому было поручено стоять на страже, все время самовольно покидал Люта, назначенного ему в напарники, и спускался по веревке, чтобы взглянуть на жреца и жрицу в лодке. Потом он ушел в лес послушать, не возвращаются ли их товарищи или не случилось ли чего другого, менее приятного. При каждой такой отлучке Лют оставался один на долгие минуты и вынужден был вести борьбу со звуками и неверными качающимися тенями на плато или на опушке леса, и некому было его подбодрить.

Правда в том, сказал себе Лют — и он поклялся бы в этом в любом храме богини, — что он вовсе не трус, хотя понимал, что все будут считать его трусом с этой ночи. Но он им не был: посадите его на утес над замком Бауд в грозу, и пусть воры убегают по склонам с овцами барона, и Лют яростно бросится в погоню, уверенно и ловко пробираясь между камней, и отлично будет орудовать луком или мечом, когда догонит бандитов. Он так и сделал, он сделал это прошлым летом вместе с Жирессом и Ирнаном. Он убил в ту ночь человека из лука в темноте, и именно он вывел двух остальных вниз по предательским склонам в безопасное место вместе с отарой.

Только они, наверное, этого не помнят и не подумают рассказать об этом остальным после сегодняшней ночи. Если кто-нибудь из них останется в живых. Если они покинут этот остров. Если они…

Что это было?

Лют резко обернулся, сердце его запрыгало, словно челнок под ударом поперечной волны, и он увидел Ванна, который возвращался на плато после очередного обхода в лесу. Второй коран бросил на него любопытный взгляд, но ничего не сказал. Лют знал, что они не должны разговаривать. И их вынужденное молчание почти так же сильно действовало ему на нервы, как и звуки ночного леса.

Потому что это были не просто звуки, и это была не просто ночь. То были звуки острова Риан, священного острова, а они находились здесь без должного посвящения, не имея на то никакого права — только выслушав пьяного экс-жреца, нечленораздельно бормотавшего слова обряда, — и они совершили насилие над двумя истинными слугами богини еще до того, как высадились на берег.

Просто проблема Люта заключалась в том, что он верил в могущество богини, верил истово. Если это можно действительно назвать проблемой. У него была набожная, суеверная бабка, которая поклонялась и Риан, и Коранносу, а заодно и всевозможным духам домашнего очага и времен года. Ее познаний в магии и народных заклинаниях хватило, чтобы превратить внука, которого она вырастила, в беспомощную жертву ужаса именно в таком месте, где они сейчас оказались.