Именно в этот момент Блэзу показалось, что у него начало рваться сердце, когда он услышал невысказанную мысль о целой потерянной жизни, скрытую в этих словах.

Кажется, Розала тоже ее услышала, потому что она все же опустилась на колени, аккуратно, на пропитанную кровью траву рядом с мужем. Она не протянула руку и не прикоснулась к нему, но Блэз услышал, как она произнесла тем же печальным, спокойным голосом.

— Теперь его зовут Кадар Ранальд де Гарсенк. Ты это заслужил. Если тебе это приятно, мой господин.

Сквозь навернувшиеся слезы Блэз увидел, как старший брат в последний раз улыбнулся, и услышал, как он сказал так тихо, будто выдохнул:

— Мне приятно, моя госпожа.

Блэз сжимал обе руки Ранальда — но не мог вспомнить, как взял их, — и был почти уверен, что ощутил ответное пожатие перед тем, как сильные пальцы брата ослабели.

Блэз смотрел на своего мертвого брата, чувствуя, как над ними обоими проносится холодный ветер. Через несколько секунд он высвободил одну руку и закрыл Ранальду глаза. Он повидал много мертвецов. Иногда их лица становились спокойными и мирными, когда жизнь покидала их и они начинали свое второе путешествие к богу. Ранальд выглядел так же, как всегда; возможно, когда знаешь человека хорошо, утешительную иллюзию милости бога труднее найти.

«Я не попрощался с ним по-настоящему», — подумал Блэз. Ничего не сказал. «Побереги силы» — это были его единственные слова. Бессмысленные для человека с дротиком в шее, когда сиварен разносит холод по жилам. Возможно, прикосновений их сцепленных рук достаточно. Так должно быть; ведь больше никогда ничего не будет.

Он заставил себя поднять глаза. Адемар, все еще заметно потрясенный случившимся, сидел на коне над ними. Блэз ему ничего не сказал. Он оглянулся через плечо и увидел, что его отец все еще держит в руках крохотный убийственный арбалет, который тайно принес сюда. Древние правила для таких случаев, обычаи и законы мирных переговоров или поединков ничего не значили для Гальберта. Блэз всегда это знал. А Адемар, кажется, не знал.

Король Гораута должен думать о том, как ему теперь держать высоко поднятой голову перед другими странами — даже перед собственным народом, — после того, как его так позорно спасли в разгар официального поединка. Возможно, имело бы смысл уколоть его, еще больше смутить, но у Блэза не хватило на это духа. Собственно говоря, в другое время в другом месте он мог бы даже почувствовать жалость к Адемару, который только сейчас, возможно, открыл, до какой степени он был всего лишь еще одним орудием для осуществления планов Гальберта де Гарсенка.

Он снова посмотрел на брата, словно старался запомнить черты Ранальда, так похожие, и в то же время не похожие на его собственные.

— Лучше тебе встать, — услышал он голос Розалы словно издалека. Она сама уже поднялась. Он взглянул на нее снизу вверх. Она никогда не казалась ему столь похожей на одну из дев-копьеносцев Коранноса, гордую и прямую, на фигуру с церковного фриза. Ее лицо казалось высеченным из камня. Она спокойно смотрела на него.

— Он умер как мужчина, достойный, чтобы его оплакивали, — сказала Розала де Саварик де Гарсенк, — но, кажется, сражение началось.

По-видимому, оно действительно началось. Он приподнял голову Ранальда, чтобы освободиться, и снова положил брата на траву. Поднимаясь, он посмотрел на Адемара и сказал официальным тоном, перекрывая нарастающий на севере шум:

— Как его брат, я заявляю права на его тело. Вы мне в этом откажете?

Адемар покачал головой.

— Поверь мне, я этого не хочу.

Блэз кивнул.

— Очень хорошо. — Теперь он ощутил глубокое спокойствие, почти сверхъестественное. Его начало охватывать какое-то оцепенение.