О божественная муза, дай моему сердцу силу, позволь мне

                         вернуть ему жизнь!

Через слова мои пусть оденется он в живое золото,

Пусть шаги его звенят пустотой страха и ужаса,

Позволь ему мерить шагами равнину перед угрюмой Троей!

Позволь мне показать, как он встряхивает длинным золотым

                         гребнем шлема,

Запомнить его сияющим, как прекрасное солнце,

Бегущим без устали по росистым троянским лугам,

Завязки кирасы покачиваются в такт,

Славный Ахилл, безгубый сын Пелея.

Мы славили Алфида из Сальмидесса долго и громко от самого сердца; он дал нам почувствовать вкус бессмертия, ибо его длинной песне было наверняка суждено прожить дольше, чем любому из нас. Думаю, это потому, что мы еще дышали, но уже вошли в песнь аэда. Этот груз был слишком тяжел.

Когда рукоплескания наконец утихли, мне захотелось остаться наедине с Одиссеем; собрание мужчин казалось чуждым тому настроению, которое аэд пробудил в нас. Я посмотрел на Одиссея, который все понял, и нам не пришлось осквернять этот момент словами. Он встал, повернулся к двери и громко ахнул от изумления. В комнате повисло внезапное молчание, и все головы повернулись в его сторону. И ахнули все вместе.

С первого взгляда сходство было поразительным; мы все еще были под чарами песни, и нам показалось, что Алфид из Сальмидесса вызвал тень послушать его песнь. Ахилл тоже пришел послушать! И он был из плоти и крови!

Потом я взглянул повнимательнее и понял, что это не Ахилл. Этот человек был так же высок и широк в плечах, но на много лет моложе. Его борода еще не огрубела, и цвет щетины был более темного золотого оттенка, а глаза более янтарными. И у него была пара прекрасных полных губ!

Никто из нас не знал, как долго он уже стоял там, но страдание на его лице означало, что достаточно долго, чтобы услышать по крайней мере конец песни.

Агамемнон встал и подошел к нему, протянув руку:

— Приветствую тебя, Неоптолем, сын Ахилла!

Молодой муж печально вздохнул:

— Благодарю. Я приехал помочь, но я отплыл раньше, чем… раньше, чем я узнал, что мой отец мертв. Я услышал об этом от аэда.

Одиссей присоединился к ним:

— Разве может быть лучший способ узнать ужасную новость?

Вздохнув, Неоптолем склонил голову:

— Да, песнь рассказала обо всем. Парис мертв?

Агамемнон взял обе его руки в свои:

— Да, мертв.

— Кто его убил?

— Филоктет, стрелами Геракла.

Он старался быть вежливым, заставлял свои черты сохранять бесстрастность.

— Мне очень жаль, но я не знаю ваших имен. Кто такой Филоктет?

Филоктет откликнулся:

— Я.

— Меня здесь не было, и я не мог за него отомстить, поэтому я должен поблагодарить тебя.

— Знаю, мальчик. Тебе хотелось бы сделать это самому. Но я встретил негодяя случайно — или по повелению богов. Кто знает? А теперь, раз ты нас не знаешь, позволь мне всех тебе представить. Первым тебя приветствовал наш верховный царь. Следующим был Одиссей. Остальных зовут: Нестор, Идоменей, Менелай, Диомед, Автомедонт, Менесфей, Мерион, Махаон и Еврипил.

Как же уменьшились наши ряды!

Одиссей, восторженный Автомедонт и я отвели Неоптолема к мирмидонским укреплениям. Путь был достаточно долгий, и весть о его прибытии обогнала нас. Повсюду, где мы проходили, воины высыпали из домов и приветствовали его от всего сердца, так же как когда-то приветствовали его отца. Мы обнаружили, что он был похож на Ахилла не только внешне; он принимал их исступленную радость с той же тихой улыбкой и беззаботным взмахом руки, и, как его отец, он жил сам в себе, не выплескивая свой характер на всех, с кем ему доводилось общаться.