Роман смотрел на молодую женщину, нахмурив брови.

— Лейла, ты можешь выражаться яснее?

Она вздохнула:

— Нет, не могу. Какие-то обрывки песен вертятся у меня в голове, я говорю тебе то, что слышу, но сама не слишком хорошо это понимаю.

— Что-нибудь еще?

— Не думаю. Просто помни, что они боятся. Они желают нам зла, потому что боятся. Как побитые собаки.

— Понятно. Теперь иди к остальным.

— Береги себя, Роман.

— Ты тоже береги себя, сестренка.

Он погладил ее по щеке, и она покраснела. Потом быстрым шагом пошла по следу.

Роман помог Д'Анкоссу поудобнее устроиться у скалы и подтащил Маттео в тень, которую эта скала отбрасывала, чтобы защитить хотя бы голову. Пока еще не слишком жарко, подумал он, но через какое-то время им очень захочется пить.

— Как вы думаете, где мы сейчас находимся? — обеспокоенно спросил Д'Анкосс.

— За вами Даште-Кевир, Большая соляная пустыня, тысячи квадратных километров соленых болот и морены. Перед вами, на юге, Даште-Лут, одна из самых жарких пустынь на земле. А мы в самой середине, в умеренной пустыне, если можно так выразиться. Похоже, мы не слишком сбились с пути. Вечером определимся точнее по звездам.

Д'Анкосс скептически пожал плечами. Существа, несущиеся по их следу, наверняка не позволят им дожить до захода солнца. Он вспомнил одну фразу из фильма «Маленький большой человек». «Хороший день, чтобы умереть», — сказал старый индеец устами Дастина Хоффмана. Антуан и Макс часто повторяли ее вполголоса у изголовья кого-нибудь из друзей, которых уносила эпидемия, это было чем-то вроде их пароля, пароля надежды. Кто произнесет эту фразу над Максом?

Он закрыл глаза.

Удачный ли это день, чтобы умереть?

Он посмотрел вокруг. Воздух казался прозрачно-синим, скалы — красными, колючие кустарники — ярко-желтыми, все выглядело очень красивым. Чистым, свежим и красивым. Настоящая реклама для планеты Земля, первичные цвета Земли, ее первобытная красота. Да, определенно удачный день. Он повернулся к Роману, который, сощурив глаза, осматривал горизонт.

— Могу я спросить, о чем вы думаете? — спросил он его.

— О свободе, — ответил Роман, не поворачивая головы. — Пустыня — это огромная тюрьма без стен и решеток, но, по крайней мере, здесь хотя бы можно свободно дышать.

Д'Анкосс улыбнулся и вновь откинулся на скалу.

Лежа на твердом песке, Маттео чувствовал, будто плывет по огромному океану жары, которую переносить был не в силах. Не то чтобы он чувствовал себя плохо, нет, он просто ощущал слабость, невероятную слабость. Он слышал голоса других, но у него самого говорить не получалось. Он попытался пошевелить рукой — бесполезно. Как будто он был огромной бесформенной массой желатина. Ему необходимо было уснуть, отдохнуть.

Он закрыл глаза, которые и не открывал.

Им троим казалось, будто они лежат так целую вечность, но когда Роман посмотрел на часы, оказалось, прошло всего лишь два часа. Он вытер пот, который лился по лицу и шее. Маттео не просыпался, но его состояние, похоже, не становилось хуже. Д'Анкосс дремал. Роман встал на ноги, чтобы хоть немного размяться, проверил, как наточен нож, сел снова. Ждать. Он умел ждать. Тянуть время, пока оно не станет мягче и не перестанет ранить. Он закрыл глаза и приказал себе уснуть, чтобы набраться сил.

Четырнадцать смертей.

Четыре дня после обнаружения алебастровых камней с насечками.

Девяносто шесть часов.

То есть приблизительно одна смерть каждые шесть часов. Среднее арифметическое представлялось пугающим.

Шум мотора заставил Романа подскочить. Он все-таки заснул.