— А что, поймали тогда тех людей, которые это сделали… его убили?

Священник изумленно вскинул брови.

— Поймали? — переспросил он. Затем снова улыбнулся. — А зачем их ловить? Они ведь никуда не убегали.

— Я хотел спросить, судили их? Арестовали?

— Арестовали? За что? За то, что прикончили какого-то черномазого? Ты откуда приехал, сынок?

— То есть как… им ничего за это не было? Здешние власти даже не пытались узнать, кто убил?

— Все знали, кто его убил. Батлеры — те самые, у которых работала служанкой Цирцея.

— И никто, ни один человек им ничего не сделал? — Странно, почему это его так возмущает? Он совсем не возмущался, когда услышал об убийстве впервые. Почему же он так возмущается сейчас?

— А что можно было сделать? Белым все равно, а черным боязно. Полиции, такой, как нынче, тогда не было. Сейчас всем этим ведает окружной шериф. А тогда что ж? Устроят выездную сессию суда один раз в год, ну самое большее — два. Кроме того, тем людям, что его убили, принадлежала половина земли в нашем округе. Участок Мейкона вклинивался в ихние владения. Так что узнали мы: ребята живы, — и на том спасибо.

— Вы говорите, Цирцея работала у людей, которые его убили. Она знала это?

— Как же не знать?

— И поселила детей в их доме?

— Она же не открыто их поселила. Тайком.

— Но они находились в одном доме с убийцами, верно?

— А чего ж, лучшего места, я бы сказал, не найти. Если б они в город заявились, их бы кто-нибудь увидел. А там и в голову никому не приходило их искать.

— А папа… а отец мой знал об этом?

— Я не знаю, знал или не знал и сказала ли ему Цирцея хоть словечко. После убийства я его ни разу не видел. Его никто из здешних жителей не видел.

— Где они, эти Батлеры? По-прежнему здесь живут?

— Все перемерли. Все до единого. Последняя, Элизабет, их дочка, года два назад померла. Бесплодна, как скала, была она, сынок, и так же, как скала, стара. Каждому по заслугам воздается, сынок. Пути господни неисповедимы, но, если человек прожил до конца срок, отпущенный людям, просто прожил весь свой срок до старости, он увидит: непременно воздается по заслугам. То, из-за чего люди идут на воровство или на убийство, не принесет им пользы. Ни капельки пользы не принесет.

— Меня не волнует, была ли им польза. Важно то, что они принесли людям вред.

Преподобный Купер пожал плечами.

— В ваших краях белые по-другому себя ведут?

— Да нет, едва ли… Правда, иногда можно что-то сделать в знак протеста.

— Что же можно сделать? — Лицо преподобного Купера выражало неподдельный интерес.

На вопрос этот Молочник мог ответить только то, что слышал от Гитары, поэтому он промолчал.

— Вот, взгляни-ка. — Священник повернулся к нему затылком и показал торчавшую за ухом шишку величиной с грецкий орех. — Я и кое-кто еще из наших как-то отправились в славный город Филли[15] принять участие в параде в честь Дня перемирия. Было это после первой мировой войны. И приглашение, и разрешение у нас имелось, но жителям, белым жителям, не понравилось, что мы заявились туда.