|
Его поведение, его одежда — все напоминало им, что у них нет своих полей, где они могли бы трудиться, да и земли у них, собственно, нет. Так, огородики — с ними и женщина справится, куры и свиньи — за ними ребятишки приглядят Он говорил всем своим видом, что они не мужчины, ибо кормильцы у них в семье — женщины и дети. И что волоконца хлопка и табачные крошки, завалявшиеся в карманах, где должны бы лежать доллары, — это критерий. Что ботинки из тонкой кожи, и костюм с жилетом, и гладкие, гладкие руки — тоже критерий. Точно так же критерием являются глаза, видевшие большие города и самолеты — изнутри, не только снаружи. Они заметили, как он разглядывал их женщин, стоя на крыльце. Заметили они и то, что он запер машину, едва вылез из нее, и сделал это в городке, где на двадцать пять миль окрест в лучшем случае найдется два ключа от автомашин, никак не больше. Он счел, что они недостойны того, чтобы он узнал их имена, недостаточно хороши, и в то же время сам он — слишком хорош, чтобы сообщить им свое имя. Они глядели на него и видели, что кожа у него так же черна, как и у них, но они знали: у него сердце белого человека, из тех, что приезжают на грузовиках, когда им требуются безымянные, безликие работники.
Но вот один из них обратился к негру с водительским удостоверением, выданным в Виргинии, и с мичиганским акцентом. — Богато там живут у вас на Севере, а? — Кто как, — ответил Молочник. — Кто как? А я слыхал, на Севере все зашибают большую деньгу. — Да нет, у нас на Севере полно бедняков. — Он ответил вежливо и мягко, но чувствовал: назревает скандал. — Чудно ты говоришь. На кой же там люди живут, коли не могут зашибать деньгу? — Там, наверно, очень красиво, — вмешался в разговор еще один из сидевших в лавке. — Места красивые и женщины. — Да ты шутки шутишь, — в притворном ужасе воскликнул первый. — Неужели там, на Севере, бабенки не такие, как везде? — Да нет, — сказал второй. — Баба она всюду баба. И жаркая, и сладкая. — Не может того быть, — сказал третий. — На Севере, наверно, другие. — Может, у них мужики другие, — снова вмешался первый. — Ты откуда это взял? — полюбопытствовал второй. — Да вот, люди говорят, — ответил первый. — Чем же они не такие? — спросил второй. — А у них не все в порядке, — сказал первый. — Очень хлипкие они… как мужики. — Да ну! — удивился второй. — Так люди говорят. Поэтому они такие узенькие брючки носят. Верно? — сказал первый и в упор посмотрел на Молочника, ожидая ответа. — Откуда мне знать, — сказал Молочник. — Я в чужие брюки не лезу. — Все улыбнулись, в том числе и Молочник. Еще чуть-чуть — и взрыв. — А чужие задницы ты не лижешь? Даже близко к ним не подходил? — Один раз подходил, — оказал Молочник. — Когда молодой нахальный ниггер меня рассердил, пришлось засунуть ему в задницу бутылку кока-колы. — Ишь какой ты скорый! Просто боязно с тобой говорить. — Ублюдки разные, у кого в башке вместо мозгов мякина, пусть лучше помалкивают. Блеснул нож. Молочник рассмеялся: — Я их с четырнадцати лет не видел. В наших краях ножиками балуют мальчишки… если перепугаются так, что поджилки дрожат. Его противник усмехнулся: — Тот самый случай, сволота. Ты до того меня перепугал, просто трясутся поджилки. Молочник постарался применить все свое проворство, орудуя горлышком от разбитой бутылки, но его противник порезал ему лицо, порезал левую руку, красивый бежевый костюм и, возможно, перерезал бы ему горло, если бы в лавку не ворвались две женщины, громко вопя: «Саул! Саул!» К тому времени в лавку набежало множество народу, и женщинам никак не удавалось пробиться к месту драки. |
