Потом вспомнилась ему Агарь и как ужасно он порвал с ней. Неужели же нельзя было просто сесть с ней рядом и поговорить? Объяснить все честно. А он над ней издевался, когда она в последний раз пыталась его убить. И какие у нее запавшие глаза, о господи! Он ведь ее не боялся, не верил, что она способна его убить, не верил, что она действительно этого хочет. Смешно подумать, какие орудия убийства она выбирала, как простодушно, неразумно, даже неуверенно вела она себя во время покушений, — какой уж там страх. Разумеется, она случайно могла его поранить, но ведь и он мог просто не подпустить ее к себе, перехватить — так или эдак. Мог, но не хотел. Он наслаждался, упивался ее любовью, ее безумием, а больше всего — ее робкой, горькой жаждой мести. Эти покушения сделали его знаменитостью, «звездой» в пределах Донорского пункта; они оповестили всех живущих там, что он кобель, каких свет не видел, он может свести женщину с ума, уничтожить, сломать ее, и не потому, что ее ненавидит, и не потому, что совершил по отношению к ней какой-то непростительный поступок, а просто потому, что раньше он с ней спал и она обезумела, лишившись этого блага. Даже в последний раз он выжал из нее свою долю наслаждения. Знал, что она непременно придет и совершит очередную жалкую попытку убить его, и воспользовался этим, противопоставив свою волю ее воле — бросив ультиматум всему сущему. «Умри, Агарь, умри». «Или умрет эта сучка, или я умру». Она стояла как марионетка, которую подвесил кукольник, а он ушел, увлеченный новой причудой.

О Соломон, не покидай меня.

Дети снова стали в круг. Молочник потер затылок. Внезапно на него навалилась усталость, хотя утро еще только началось. Он оттолкнулся от кедра и присел на корточки.

Джей, Соломона единственный сын,

Хей буба йейл, хей…

В этом городе всех называют Соломонами, устало подумал он. Лавка Соломона, Лютер Соломон (не родственник), Соломонов утес, а теперь еще и дети вместо «сладкий мой» поют «Соломон, не покидай меня». Даже название этого города звучит похоже на Соломон — Шалимар, а мистер Соломон и прочие произносят его «Шалимон».

Внезапно его, как огнем обожгло: Джей, Соломона единственный сын? Уж не Джейк ли это — единственный сын Соломона? Джейк. Он, затаив дыхание, жадно вслушивался в пение детей. Это же один из тех, кого он ищет. Человек по имени Джейк, который жил в Шалимаре, так же как жена его, по имени Пой.

Он вытянул шею и ждал, когда дети снова начнут песню. «Хей буба йейл, хей буба тамби» звучит бессмысленно, там смысла действительно нет. Но вот другая строчка: «Черная женщина на землю повалилась», — здесь все ясно. Дальше опять какая-то тарабарщина, а потом: «Как она рыдала и о землю билась». А теперь стоящий в центре круга мальчик завертелся вихрем, чтобы не отстать от нового, стремительного ритма песни: «Соломон и Рена, Белали, Шалут…»

Снова Соломон и… Рена? Может быть, Рина? Почему это имя ему так знакомо? Соломон и Рина. Охота. Лес. Соломонов утес и ущелье Рины, они шли туда или проходили мимо этих мест в ту ночь, когда охотились за рысью. Возле ущелья ему послышалось, будто плачет женщина, и Кальвин сказал, что звук этот доносится из ущелья Рины, что это просто эхо, но люди говорят, будто там плачет женщина по имени Рина. Плач слышен, когда ветер дует с определенной стороны.

Да, но что значит все остальное: Белали… Шалут… Йаруба? Если Соломон и Рина — имена людей, то, может, это тоже имена? Песенка заканчивалась еще одной осмысленной строкой: «Двадцать один мальчик, а последний Джейк!» И когда хор выкрикивал: «Джейк!» (он же, конечно, «Соломона единственный сын»), мальчик, который кружился в центре, останавливался.